«Мадам Баттерфляй», которая появилась на сцене Казанской оперы в 2009 году, прожила еще один вечер в формате «дежурное возобновление» «Мадам Баттерфляй», которая появилась на сцене Казанской оперы в 2009 году, прожила еще один вечер в формате «дежурное возобновление» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ГАТИНА ОБЕСПЕЧИВАЕТ ТО, ЗА ЧЕМ ПОКЛОННИКИ ПУЧЧИНИ РАЗ ЗА РАЗОМ ВОЗВРАЩАЮТСЯ  В ТЕАТР»

Фестивальный формат предполагает особый режим эксплуатации. Если в запасе нет радикальных новаций, можно обратиться к более доступной альтернативе — например, аккуратно их имитировать или представить заметно измененную редакцию чего-то старого. Каждый из сценариев подразумевает какой-то ощутимый сдвиг — однако эти заповеди культурной политики организаторы Шаляпинского либо игнорируют, либо соблюдают только выборочно.

«Мадам Баттерфляй», которая появилась на сцене Казанской оперы в 2009 году, попала в этом году в первый блок — и прожила еще один вечер в формате «дежурное возобновление». Элемент незаурядности в нем все же присутствовал — пусть и вопреки тем правилам, которые для себя обозначил фестиваль.

Защищая свою позицию, организаторы Шаляпинского фестиваля настойчиво твердят: «Наша сила —  в новых голосах». Эта установка вполне соответствует стилю Пуччини, который тоже делал ставку на обезоруживающую манипуляцию зрительскими эмоциями через слух. Исстари фестиваль возлагает главную надежду на артистов-гастролеров, которые могут обжить нейтральный и хорошо знакомый зрителям сет и впечатлить казанскую публику своими выдающимися вокальными данными (и, если сложится, харизмой). В большинстве случаев эта схема действительно срабатывает. Но в этом году, вопреки сложившейся практике, магического эффекта в «Мадам Баттерфляй» театр добился в первую очередь благодаря своим внутренним штатным ресурсам.

На фестивале 2017 года в партии Чио-Чио-Сан дебютировала сопрано Гульнора Гатина — интрига заключалась в том, сможет ли молодая солистка в одиночку вытянуть локомотив имени Пуччини с его гиперболизированным драматизмом и техническими аттракционами. В 2019 году Гатина подтвердила, что может — и не просто физически вынесла трехчасовой спектакль, но бережно лавировала между вкрадчивостью и исступленностью.

Гатина обеспечивает то, за чем поклонники Пуччини раз за разом возвращаются  в театр: плавность и кантиленность, контрастные спецэффекты и каверзные переходы от хрупкости к мощности. Спуски и подъемы, которых в партии Чио-Чио-Сан более чем достаточно, Гатиной удавались не всегда одинаково хорошо — звенящий верхний регистр звучит у нее более выигрышно и уверенно, чем мрачный нижний. При этих погрешностях именно она стала центром композиции, оттеняемая служанкой Сузуки (Зоя Церерина) и предательски настроенным возлюбленным Пинкертоном (Хачатур Бадалян). Время от времени этот баланс нарушает оркестр, заглушая солистов, — но объясняется это скорее новоприобретенной акустикой зала, а не тем, что маэстро Ренат Салаватов не может настроить капризную динамику среди музыкантов.

Есть и еще одно объяснение: равновесие в динамике между оркестром и солистами уверенно держится только тогда, когда певцы занимают авансцену.  Стоит им забраться чуть поглубже — и настройки сбиваются. Но режиссер Михаил Панджавидзе принятых решений не меняет.

Среди 417 спектаклей «Мадам Баттерфляй», сыгранных в прошлом сезоне по всему миру, едва ли найдется пара оригинальных интерпретаций. Массовая публика ценит в Пуччини не эксцентрику и нетривиальность, а совсем наоборотФото: журнал «Республика. XXI век»

«ЕСТЬ СТРЕМЛЕНИЕ СОХРАНИТЬ ТИПИЧНУЮ ДЕКОРАТИВНОСТЬ В БАЗОВОМ ВИДЕ»

«Мадам Баттерфляй» — как «Богема» и «Турандот» — это вызов для амбициозного постановщика, которому приходится сражаться с японской ширмой, парижской мансардой и китайской стеной, насмерть прилипшими к эклектичным операм Пуччини. В постановке Панджавидзе следов этой борьбы не наблюдается — есть стремление сохранить типичную декоративность в базовом виде, нарастив парочку дополнительных смыслов. Панджавидзе оформляет историю гейши в воспоминания ее выросшего сына, пережившего катастрофу в Хиросиме и Нагасаки. Концептуально вписывающийся в философию противостояния Запада (США) и Востока (Японии), прием не срабатывает на полную мощность — пацифистские интонации пасуют перед агрессивной кичливой декоративностью: кимоно и гравюрами, декоративным бонсаем, зонтиками и веерами.

Впрочем, поиск авторского режиссерского подхода к хитовым операм Пуччини — скорее исключение из общего правила. К «Мадам Баттерфляй» пробовали подступиться радикалы вроде Каликсто Биейто, Роберта Уилсона и Петера Конвичного, но львиную долю постановок делают не артхаусные художники. Среди 417 спектаклей «Мадам Баттерфляй», сыгранных в прошлом сезоне по всему миру, едва ли найдется пара оригинальных интерпретаций. Массовая публика ценит в Пуччини не эксцентрику и нетривиальность, а совсем наоборот. В Казанской опере это понимают, приберегая основную сцену для репертуарного шлягера и вынося инициативы с туманным будущим за территорию театра.

Одно из таких важных нововведений — это параллельная программа с новорожденной «Школой оперного зрителя».  Разговоры с командой постановщиков и артистами, лекции и посещение репетиций — далеко не новаторская практика, но в Казанской опере таких вещей раньше не запускали. И хотя есть опасение, что эта инициатива превратится из авангардной в служебную, сейчас этот проект выглядит зажигательно. Прежде всего — из-за попытки расширить контекст фестиваля за счет современной оперы и поговорить с новым зрителем не только о старых добрых постановках, но и включить его в контекст новой музыки. 

В прошлом году в Казани фонд Sforzando, адаптируя опыт столичных проектов «КоOPERАция» и «Кантаты.Lab», запустил собственную оперную лабораторию — KazanOperaLab. В один вечер с «Мадам Баттерфляй» на сцене театра им. Тинчурина показывали новые татарстанские оперы — «1+6» Ляйсан Абдуллиной и «Бледно-голубую точку» Ильдара Камалова, — и театр им. Джалиля стал партнером проекта, предусмотрительно включив его в программу «Школы оперного зрителя». О том, какой эффект получится от этого шага, говорить преждевременно, но почему-то хочется думать, что Казанская опера не остановится на этой единократной вылазке и осмелится на более радикальное омоложение, пустив новую музыку на свою территорию.