Николай Иваньшин руководил «Теплоконтролем» с 1963 по 1981 год, почти 19 лет, и для всех, кто с ним работал, он был целой эпохой

«ПЛАН СТРОИТЕЛЬСТВА АВИАЗАВОДА В КАЗАНИ ТОЖЕ БЫЛ БЕЗУМИЕМ»

«22 июля 1941 года немцы начали массовые налеты на Москву и объявили на весь мир об уничтожении советской авиации», — описывает события Великой Отечественной «Военное обозрение». В план блиц-крига «Барбаросса» входило полное уничтожение как Москвы, так и Ленинграда. Немцы планировали не только сравнять с землей сами города, но и подчистую уничтожить их многомиллионное население, чтобы в дальнейшем не было проблем с его содержанием и пропитанием. Геббельсовская пропаганда также заявила, что ни одна русская бомба не упадет на города Германии. К этому времени линия фронта проходила в 450 км от столицы СССР и в 1000 км от Берлина. Настроения в народе и частично в Красной армии соответствовали положению дел. Они были близки к отчаянию.

Поэтому, когда на следующий день после налета немцев на Москву в кабинет Иосифа Сталина вошли нарком Военно-морского флота СССР адмирал Николай Кузнецов и командующий авиацией ВМФ СССР генерал-лейтенант Семен Жаворонков с планом бомбардировки Берлина, Верховный главнокомандующий его одобрил немедленно. План на первый взгляд казался безумным, но ни в коем случае не был авантюрой. «В первые же дни войны генерал Жаворонков рассматривал планы возможных ударов авиации по немецким портам. Анализируя варианты, он понял, что бомбардировочная авиация может „достать“ и до Берлина», — пишет еженедельник АиФ.

Не менее безумным было 9 лет назад, в 1932 году, начать строительство громадного авиазавода в столице Татреспублики, известном в период его создания как «Казмашстрой» («БИЗНЕС Online» рассказывал о нем в публикации про Михаила Разумова, первого секретаря Татарского обкома ВКП (б) тех лет и инициатора будущего авиакомплекса – прим. ред.). Ни кадров, ни ресурсов — один голый энтузиазм, но к началу войны на месте пустырей и болот комплекс по производству летательных аппаратов, а также моторам к ним, был возведен и дал первую продукцию. Вот эти моторы ВК-105, которые освоили к производству в 1940 году на Казанском моторостроительном заводе №27, стали поводом для объединения столь разнящихся по времени, масштабам и характеру событий, как бомбардировка столицы СССР и народная стройка в ТАССР.

Есть еще и третий факт, имеющий самое прямое отношение к нашей истории. Примерно за год до нападения фашистов на СССР проходную Казанского моторостроительного завода впервые переступил Коля Иваньшин, паренек из деревни Комаровка Цивильского уезда Казанской губернии (Комаровка расположена на территории нынешней Чувашии — прим. ред.), а с 1938 года — житель столицы ТАССР и студент вечернего отделения моторостроительного факультета КАИ.

КАК СТУДЕНТУ ДОВЕРИЛИ «ДИПЛОМИРОВАННУЮ» РАБОТУ НА ВОЕННОМ ЗАВОДЕ

Коля до 1934 года жил и учился в Комаровке, где родился 1 мая 1918-го. Его родители — Сергей Николаевич и Ольга Николаевна — до Октябрьской революции занимались крестьянским хозяйством, а после отец работал по найму на водном транспорте. Позже, с 1934 по 1946 год, — в органах государственной безопасности Куйбышевской области. Через год после Великой Победы отец тяжело заболел и умер. Мать с 1924 по 1934 год работала в колхозе, позже по найму — домработницей. После окончания школы в родной деревне Николай отправился на учебу в фабрично-заводское училище (ФЗУ) города Куйбышева. Окончив его, получил специальность судомашиниста-слесаря. Одновременно, обучаясь, начал работать. Трудовой путь начал кочегаром на речном пароходе, масленщиком, постепенно вырос до помощника механика. В 1938 году переехал в Казань. Жажда новых знаний была просто огромной, работоспособному, умному парню нужно было «выбиваться в люди», как тогда говорили. Николай поступил на вечернее отделение моторостроительного факультета Казанского авиационного института.

«Учиться и жить в большом городе было непросто. Приходилось работать и усиленно заниматься. С 1940 года Николай работал на Казанском моторостроительном заводе №16. Еще будучи студентом, его деловые качества — ответственность, аккуратность, вдумчивость, деловитость — обратили на себя внимание, — читаем в книге «Николай Сергеевич Иваньшин. Путь жизни», выпущенной в этом году к его 100-летнему юбилею со дня рождения.

«К этим деловым качествам можно прибавить еще одно, — делится своими впечатлениями об Иваньшине с корреспондентом „БИЗНЕС Online“ экс-секретарь Татарского обкома Рево Идиатуллин, который несколько лет проработал с ним, но уже позже и на другом предприятии. — Я бы назвал такое иваньшинское качество пусть несколько напыщенно и стандартно, но зато это было действительно так: Николай Сергеевич отличался редкостным упорством в достижении цели, которую он перед собой ставил. И это упорство ни в коем случае не было какой-то упертостью, упрямством. Он был грамотнейшим инженером и, если чувствовал, что решение было неверным, мог проявить гибкость и его пересмотреть, внести необходимые коррективы. Правда, надо сказать, такое случалось чрезвычайно редко, но случалось».

Но вернемся в военные годы. «Студенту доверили ответственную, „дипломированную“ работу: с декабря 1940-го по август 1942 года он уже работал конструктором. С февраля 1942 по август 1944 год — технологом, а затем — начальником технического бюро цеха. В 1943 году окончил КАИ с отличием и в августе 1944 года получил новое назначение: начальник 2-го цеха, в котором трудились около 2,5 тыс. работников», — читаем в юбилейном издании про Иваньшина.

Вот в этом месте и сходятся все три сюжетные линии нашей истории: здесь делали как раз те самые моторы, без которых бомбардировка Берлина в августе 1941-го не была бы столь успешной.

«ТЕПЕРЬ НЕМЦЫ ПОНЯЛИ, ЧТО ИХ СТОЛИЦА УЯЗВИМА»

1 августа 1941 года из наиболее подготовленных экипажей 1-го минно-торпедного авиационного полка ВВС Балтийского флота была создана особая группа, командовать которой был назначен полковник Евгений Преображенский, командир полка. Первоначально группа имела 10 самолетов ДБ-3. Организацией подготовки и выполнением операции руководил начальник ВВС ВМФ генерал-лейтенант Жаворонков. Аэродромом «подскока» до Берлина был выбран Когула, базировавшийся на самой западной точке СССР, еще не захваченной фашистами — на эстонском острове Сааремаа (немецкое название — Эзель) на севере Рижского залива. Это было единственное место, откуда можно было «достать» столицу гитлеровской Германии.

В ночь с 7 на 8 августа группа Преображенского пятью самолетами отбомбилась по Берлину, а уже через сутки после первой операции, в ночь на 9 августа 1941 года, совершила вторую бомбежку, еще более успешную — до объекта долетели все 10 самолетов и сбросили на город 60 стокилограммовых авиабомб. В газетах всего мира появились сообщения о советских налетах на столицу Германии. Теперь немцы знали, что их столица уязвима для налетов как английской, так и русской авиации. Это был весьма важный психологический фактор, который сильно повлиял на моральное состояние как немцев, так и советских людей, но с прямо противоположным эффектом.

Сразу после бомбардировки Берлина Сталин сказал: «Этот факт имеет историческое значение». Немцы утверждали, что их бомбили англичане, летело около 100 самолетов, к городу прорвались не более 15, 6 из которых были сбиты. На что английское радио ехидно заметило, что в эту ночь ни один британский самолет не поднимался в воздух из-за плохих метеоусловий. Точку в этом споре поставило Совинформбюро, когда Юрий Левитан сообщил о бомбовом ударе Советского Союза по Берлину.

ДАЖЕ СТАЛИН ЗНАЛ О НЕНАДЕЖНОСТИ ДВИГАТЕЛЕЙ ДЛЯ БОМБАРДИРОВЩИКОВ

В 2 часа ночи 9 августа 1941 года Сталин диктует Маленкову телеграмму:

«Обязать 81-ю авиадивизию во главе с командиром дивизии Водопьяновым в ночь с 9 на 10 августа или в один из следующих дней, в зависимости от условий погоды, произвести налет на Берлин. При налете кроме фугасных бомб обязательно сбросить на Берлин зажигательные бомбы малого и большого калибра. В случае если моторы начнут сдавать по пути на Берлин, иметь в качестве запасной цели для бомбежки город Кенигсберг. Иосиф Сталин».

То есть даже Сталин знал, мягко скажем, о ненадежности двигателей. И эта ненадежность стала чуть ли не главной трудностью в выполнении боевой операции, которую начали на устаревших ДБ-3. Военный народ к тому времени их уже прозвал «букашкой».

А на вооружении дивизии Водопьянова стояли самолеты Ер-2 и Пе-8, которые для того времени были выдающимися машинами, способными поднять до 5 тонн бомб. «Только казанские машины в СССР обладали такой грузоподъемностью», — утверждает казанский краевед Равиль Вениаминов.

«Тем не менее на Берлин первыми пошли ДБ-3Б. Все дело было в двигателях, — утверждают создатели документального телефильма „Берлин 41-го. Долетали сильнейшие“. — Дизельные М-40, которые стояли на Пе-8 и Ер-2, до войны не прошли полный цикл летных испытаний и на большой высоте очень часто глохли. А перезапустить их в полете не всегда удавалось. Комдив Водопьянов, как и Сталин, об этом знал».

Операция была под угрозой срыва, и тут на помощь пришла Казань. «В заводском музее есть данные, которые говорят о том, что Сталин лично интересовался, как идут дела на заводе, потому что от этого очень много зависело для положения на фронте, — рассказала корреспонденту «БИЗНЕС Online» Лидия Иванова, до недавнего времени много лет руководившая музеем КМПО. — А условия труда, вы понимаете, какими были в те годы. Завод, фактически, достраивался даже в начале войны. Достаточно сказать, что у многих его корпусов не было крыш… Людей не хватало, так что брали всяких, без образования, поэтому было много брака. Начальник 7-го цеха Андрей Алексеевич Трусов вспоминал о том времени: «Приду домой в третьем часу, план, слава богу, выполнил. В общежитии холод такой, что и под матрасом не спасешься. Одеял на всех не хватало. Утром сунешь руку к умывальнику — там лед».

«МНОГИЕ БЕЖАЛИ НА ФРОНТ ОТ ТЫЛОВЫХ ТРУДНОСТЕЙ»

Читаем в юбилейном издании о Казанском моторостроительном — сначала заводе, потом — объединении: «В войну многим даже больше запомнилось не как работали, а как голодали. Люди падали в голодные обмороки, отравлялись некачественной пищей. Не большим благом считалась работа в тылу, и многие стремились на фронт. А зачастую путь туда был один — попасть в облаву, некоторые только таким образом добивались своей цели. Но потом вышло специальное распоряжение, и работников военных предприятий возвращали на заводы».

«Но потом каисты пришли, — продолжает Иванова. — И постепенно-постепенно положение стало выправляться, все стало приходить в норму». И ранним утром 10 августа на аэродром «Пушкин» под Ленинградом из Казани перелетает хорошо укомплектованная дивизия Водопьянова, чтобы помочь группе полковника Преображенского, которая увеличилась до 33 машин.

Михаил Васильевич Водопьянов был известным на весь Союз летчиком. Его называли «пилотом любой погоды». В 1934 году за спасение людей, оказавшихся на льдине после крушения парохода «Челюскин», Водопьянову и еще шестерым летчикам впервые было присвоено звание Героя Советского Союза. 21 мая 1937 года Водопьянов посадил 4-моторный самолет на Северном полюсе, чего до него не делал никто, и высадил там зимовщиков дрейфующей станции «Северный полюс-1» во главе с Иваном Папаниным. За это он был награжден орденом Ленина — статуса дважды Героя Советского Союза тогда еще не было. А за участие в советско-финской войне Михаил Васильевич был награжден орденом Красного Знамени. Его дивизия была укомплектована гражданскими полярными «всепогодными» летчиками, так что в ней особенно не церемонились с армейской иерархией и формальностями, и когда он подходил к строю, то «командовал» следующим образом: «Здорово, ребята!». На что «ребята» кричали в ответ своему комдиву: «Здорово, Миша!» Приказ на бомбежку Берлина они получают 9 августа. Для большинства самолетов это будет рейс в один конец…

В период с 8 августа по 5 сентября 1941 года советские бомбардировщики совершали воздушные налеты на Берлин. А в сентябре 1941 года немецкие войска высадились на Сааремаа. В ночь на 3 октября 1941 года с острова были эвакуированы остатки советских войск. Операция с первыми бомбежками Берлина завершилась. О ее значении мы уже упоминали. В народе стали все уверенней говорить: «Добрались до них по небу, достанем и на земле». Так что за эту операцию были награждены не только летчики. В музее истории КМПО среди орденоносцев завода, участников трудового фронта Великой Отечественной, на стенде памяти и почета в списке награжденных боевым орденом Красной Звезды «за выполнение особо важного спецзадания» значится и фамилия Иваньшина.

«ВООБЩЕ ГОВОРЯ, ИВАНЬШИНА ТОГДА БРОСИЛИ НА ЛИКВИДАЦИЮ ПРОРЫВА»

Война окончилась. В сентябре 1948 года Николай Сергеевич был выдвинут на должность заместителя главного технолога, а в мае 1950 года стал заместителем начальника производства 16-го завода, в апреле 1955 года — заместителем главного инженера.

В то время в стране началось создание совнархозов, и в июле 1957 года Иваньшина как молодого и перспективного инженера-руководителя выдвигают на должность главного инженера управления машиностроения Татсовнархоза. В августе 1960 года он становится его начальником, а в 1962-м с поста заместителя даже выдвигается на должность председателя Татсовнархоза.

Но не судьба. Николаю Сергеевичу поручают руководство крупнейшим в союзной приборостроительной отрасли заводом «Теплоконтроль».

Из Татарской энциклопедии: «Теплоконтроль» — предприятие приборостроения; крупнейший в РФ производитель аппаратуры для измерения, контроля, регулирования давления, температуры, расхода жидких и газообразных веществ. Расположено в Казани. Число работающих св. 500 чел. (2009). 3-д «Т.» начал строиться в 1948-м, в 1952-м был сдан в эксплуатацию.

«Вообще говоря, Иваньшина тогда бросили на ликвидацию прорыва, — продолжает рассказ для „БИЗНЕС Online“ Идиатуллин, проработавший секретарем партийной организации „Теплоконтроля“ три с лишним года, с 1969-го по 1973-й. — Я хорошо помню эти склады, заваленные устаревшей и уже мало кому нужной продукцией».

Его слова подтверждает официальный сайт объединения: «Завод бился, как мог, а проблемы не отступали. Лихорадили производство низкая трудовая дисциплина, застарелая болезнь — штурмовщина: 65% продукции сдавалось в последней декаде месяца. Допускались немалые потери от брака и бесхозяйственности, что приводило к перерасходу материальных фондов, удорожанию себестоимости, большой текучести кадров. Так, за 11 месяцев 1962 года было принято на завод 1181 и уволено 1028 человек, притом более 70% ушли с завода по собственному желанию. Из месяца в месяц срывался выпуск необходимых для страны приборов. 29 сентября 1962 года «Экономическая газета» опубликовала статью «Когда завод в прорыве», вскрывающую крупные недостатки в его деятельности.

ИВАНЬШИН И ЕГО КОМАНДА

В начале 1963 года было проведено укрепление руководства «Теплоконтроля» опытными инженерно-техническими кадрами. Директором завода был назначен бывший заместитель председателя Татарского Совнархоза Иваньшин. «И он привел с собой целую команду отличных специалистов и руководителей, — продолжает Идиатуллин. — Точно не могу сказать, где он их набрал — в своем совнархозе или где-то „на стороне“, скорее всего — и то, и другое. Да и неважно. Важно то, что завод при нем начал из прорыва выходить».

Уже в конце 1963-го — начале 1964 годов на предприятии произошли положительные перемены. Больше внимания уделялось качеству продукции, борьбе со штурмовщиной, повышению культуры производства. А за 7 лет выпуск товарной продукции возрос в 2,2 раза, производительность труда — в 1,3 раза, в 2,4 раза увеличились производственные мощности. Было освоено 25 типов новых приборов. Одновременно было снято с производства 17 типов приборов устаревшей конструкции.

Увеличился объем производства приборов на экспорт. В 1963 году завод уже участвовал в двух международных выставках — в Брно (Чехословакия) и Лейпциге (ГДР), в 1964 году — в Будапеште (Венгрия), в 1965-м — в Загребе (Югославия) и Хельсинки (Финляндия). В 1966 году на восьми выставках — в Австрии, Англии, Болгарии, ГДР, Польше, Чехословакии, Югославии были представлены уже 28 наименований казанских приборов. Ежегодно изделия «Теплоконтроля» появляются и на стендах выставок достижений народного хозяйства СССР и ТАССР.

НЕПРОСТОЙ ХАРАКТЕР КРАСНОГО ДИРЕКТОРА

И возвращаясь к воспоминаниям Идиатуллина о его целеустремленности, нелишне будет упомянуть его же пример непростого делового характера красного директора Иваньшина: «Я работал в казанском горкоме партии, когда он мне предложил вернуться к нему на завод уже главным инженером. До этого с ним я работал на «Теплоконтроле» секретарем партийной организации. Работа главным инженером была мне по душе — хозяйственная, инженерная, но я все равно от нее отказался, потому что соизмерял свои возможности с реальным положением вещей. Во-первых, я к этой должности был не готов. Главный инженер — второе лицо на заводе с точки зрения управления и первое — по инженерной части. Мне здесь явно не хватало опыта и знаний. А во-вторых, была и другая причина. Я у Иваньшина спросил: «А главный инженер будет заниматься наукой?» Потому что у нас, прямо рядом с заводом, располагалось ЦПКБ — Центральное проектно-конструкторское бюро союзного министерства приборостроения, которое проектировало приборы на весь Советский Союз. Время от времени Иваньшин, используя свою мощь, перетягивал одеяло на себя и это бюро переподчинял своему заводу, силовым методом включал его в заводской состав и заставлял ЦПКБ работать только на него. На мой взгляд, это было в корне неверно.

На Иваньшина жаловались другие директора — Томского, других заводов из других городов. Конструкторов ЦПКБ заставляли заниматься преимущественно казанской тематикой, а проблемы других предприятий откладывались, что называется, в долгий ящик, а то и не решались вовсе. Так что министр это иваньшинское решение отменял, возвращал бюро утраченную самостоятельность. И так повторялось несколько раз. А партийная организация у нас была одна. Я работал тогда ее секретарем. И секретарь партбюро ЦПКБ, и рядовые его коммунисты часто приходили ко мне и жаловались на эти решения директора. Но Иваньшин был непреклонен: «Науку надо подчинить себе». И я сказал Иваньшину: «Нет, я не буду этим заниматься». И на завод не вернулся. Вот такой, так сказать, рабочий момент…

Но Николай Сергеевич руководил «Теплоконтролем» с 1963 по 1981 год, почти 19 лет, и для всех, кто с ним работал, он был целой эпохой. В этом году ему исполнилось бы 100 лет, и я обратился к дирекции завода об увековечении его памяти. В результате вышла о нем книга, а на проходной предприятия появилась мемориальная доска…»