Ришат Ахмадуллин: «Мой типаж – вшивый интеллигент, так я себя называю»

Ришат Ахмадуллин: «Режиссеры видят во мне больше героя, но на самом деле люблю играть более характерные образы, потому что их раскрывать и играть интереснее» Фото: Ирина Ерохина

«Я ОЧЕНЬ СКРОМНЫЙ АКТЕР»

— Ришат, насколько комфортно вам в роли молодого секс-символа современного татарского театра?

— (смеется) Мне кажется, про секс-символ громко сказано, но за 8 лет работы в Камаловском театре я нашел свою нишу, уже есть зритель, который ходит на меня, интересуется моим творчеством, комментирует, советует, говорит, что надо делать, что не надо, помогает. Я очень скромный актер, поэтому не могу назвать себя секс-символом, просто, наверное, обаятельный…

— Но, согласитесь, что ваше основное актерское амплуа — это герой.

— Скорее всего, да, потому что режиссеры видят во мне больше героя, но на самом деле люблю играть более характерные образы, потому что их раскрывать и играть интереснее. Через характерный образ, по моему мнению, актер больше растет. Главный герой бывает таким однобоким, пусть и хорошим, а характерные образы можно подать со всякими соусами…

Примеры? Спектакль «В ожидании» Ильгиза Зайниева, где я играю такого злодея, молодого чиновника, который для достижения своих целей не останавливается ни перед чем, идет напролом через людей, подкладывает, не побоюсь этого слова, молоденькую женщину под своих начальников, чтобы занять место под солнцем. Когда Ильгиз предложил эту роль, я даже удивился — сказал: «Ты точно уверен? Все-таки зритель привык меня видеть только в положительных образах». Он ответил: «В этом и фишка, что отрицательный персонаж всегда пытается быть хорошим, казаться добрым в обществе, а на самом деле никто не знает, что внутри у этого человека творится». В итоге было интересно и копаться в себе, и искать такие прототипы в обществе. Слава богу, я не нашел.

— Если говорить о ваших отрицательных героях, то вспоминается и спектакль «13938» Дмитрия Акриша в «Углу».

— Там, надо сказать, тоже интересный персонаж получился: больше такой сумасшедший энкэвэдэшник. Когда мы с Дмитрием это делали, он говорил: «Это озабоченный энкэвэдэшник, который хочет и не может». И он от этого бесится, причиняя вред обществу и всем окружающим. С Дмитрием Акришем тоже было интересно работать, потому что это новый опыт, любой новый режиссер дает актеру что-то новое. Очень интересно проходили репетиции. Помню, он давал тренинги, в студенческие времена мы тоже такие выполняли. И было интересно вернуться в прошлое, вспомнить… Было очень забавно с ним работать. Но он еще приедет. Спектакль выпустился в рамках лаборатории, уже вошел в репертуар «Угла», но мы все равно его будем немного корректировать. Будут еще репетиции — ждем Акриша.

«Образ Булата в «Зэнгэр шэл» очень спонтанный. Но Боженькой было написано, что мне надо будет сыграть эту роль…» Фото: kamalteatr.ru

«НАРОД БУЛАТА ВОСПРИНИМАЕТ КАК ПОЛОЖИТЕЛЬНОГО ГЕРОЯ, НО НА САМОМ ДЕЛЕ ЭТО НЕ ТАК»

— Характерные персонажи — это хорошо, но популярны у зрителей, особенно у молодых девушек, вы стали благодаря «Зәнгәр шәл» и «Под музыку ветра».

— Да, хотя в спектаклях «Зәнгәр шәл» и «Под музыку ветра» два совершенно разных героя на самом деле.

— «Под музыку ветра» сняли с этого сезона в театре имени Камала…

— Да. К сожалению, его уже не существует. Но это моя первая главная роль. Когда только пришел в театр, доверили такую большую роль Рамая в спектакле «Под музыку ветра», тем более она еще певческая, а я все-таки душой живу также музыкой, песнями… И воплощать этот образ было для меня прекрасным удовольствием. То есть Рамай раскрывается как положительный герой, романтичный образ…

А вот образ Булата в «Зәнгәр шәл» очень спонтанный. Но Боженькой было написано, что мне надо будет сыграть эту роль… Уже рассказывал, как вводился на нее. Это было 19 ноября, четвертый премьерный спектакль, 2011 год. По причине ухудшения здоровья главного героя в три часа дня меня вызвали, сказали: все учи, через три часа ты выходишь на сцену и играешь Булата. Я помню эти ощущения: сначала мной овладели страх, волнение, потом огорчение, что главный герой заболел, в то же время радость от того, что буду играть Булата… Во мне творилось что-то смешанное. С трех до четырех я учил слова, с четырех до полпятого — песни, которые звучат в спектакле, а уже в полпятого мы вышли на сцену делать мизансценическую репетицию. Первый акт более-менее прошли, а второй даже не успели пощупать. И второй акт делали во время антракта. Спасибо актерам, коллегам моим, которые помогали мне выпутаться из этой сложнейшей ситуации, спасибо руководству за доверие: в меня реально поверили, причем в тот момент поверили больше, чем я в себя. Большое им спасибо!

—  И в чем сложность самого образа Булата?

— Народ Булата воспринимает как положительного героя, но на самом деле это не так, потому что Карим Тинчурин интерпретирует его как революционера. Булат олицетворяет образ народа, который был угнетен. По истории в Казань приезжают эмигранты, их помотала жизнь, и они должны были выживать. Вот именно такой образ сидит в Булате. И в конце даже у Карима Тинчурина есть ремарка, когда Булат после сцены беглецов (качкыннар сәхнәсе) говорит: «Если моя возлюбленная обо мне забыла, то надо ей напомнить об этом». И достает нож. То есть на что готов человек, если любимая женщина ему изменила? Есть в Булате что-то такое жестокое, что-то страшное. А все-таки народ (он ведь всегда любит добро — это и правильно) сделал его таким добрым героем.

Когда мы работали над этим спектаклем, слушаясь главного режиссера, я немного от себя вводил какие-то смягчительные ноты, чтобы Булат не воспринимался настолько отрицательным персонажем. Пришлось просмотреть, как до этого образ Булата играли великие актеры. Я даже писал об этом дипломную работу, то есть полностью изучил образ Булата от и до…

— Не устаете от роли Булата? Просто эти сцены ваш родной театр активно «эксплуатирует». Где какой флешмоб, играем «Голубую шаль». Даже иногда в аэропорту торжественная встреча  — тоже отправляют вас в этом образе.

— Мне это даже нравится, потому что не забывают о Булате, все-таки он становится символом: что в начале сезона мы делаем флешмобы, что в конце сезона… Булат на виду, он не дает о себе забыть. Так что я смотрю на все эти дела положительно.

«В РЕПЕРТУАРЕ НАШЕГО ТЕАТРА ЕСТЬ СПЕКТАКЛИ ДЛЯ РАЗНОГО ЗРИТЕЛЯ: И ПОДГОТОВЛЕННОГО, И НЕПОДГОТОВЛЕННОГО»

— Вы сказали про нашего зрителя, который любит добро… Все-таки есть ощущение, что публика в татарском театре иногда заставляет художников работать немножко на понижение, потому что у серьезных спектаклей, которые нравятся критикам, часто проблемы с кассой. Например, сняли «Без ветрил», в котором вы играли, по-моему, была интересная и важная история о судьбе татарского народа, татарской интеллигенции… А легкие комедии идут с аншлагами. У вас как у актера нет обиды на зрителя?

— Мое личное мнение таково, что зритель имеет право сам выбирать. Например, даже в еде: кто-то любит питаться фастфудом, а кто-то любит добротную пищу. Здесь то же самое. Слава богу, что в репертуаре нашего театра есть разные спектакли для разного зрителя: и подготовленного, и неподготовленного. Понятно, что, если приедет какой-нибудь житель  из села, конечно, ему будет сложно понять новые формы, новые приемы, используемые современным театром, ему, разумеется, будет приятнее посмотреть что-то легкое, чтобы  забыться от тяжелых трудовых будней. А вот другому зрителю, который все-таки интеллектуальный, надо подавать другую пищу. Я сам люблю спектакли и такие, и такие. Для меня самое главное, чтобы продукт, который мы выпускаем, находил отклик у зрителя. Это самое главное. А зритель уже сам должен выбирать спектакль — сложный по форме ему нравится или нет.

— Отличается ли зритель, который приходит на татарские комедии и лабораторные эскизы? Или актер не чувствует этого, когда работает на сцене?

— Все-таки чувствуется в энергетическом плане: на такие лабораторные спектакли приходят критики, которые смотря тебя оценивающе. И это очень чувствуется. А «простые», так скажем, спектакли репертуарные, там зритель уже знает, куда идет. На такие спектакли публика ходит по несколько раз. Но зритель отличается, я бы сказал, кардинально.

— Сложнее работать, когда чувствуешь, что тебя оценивают профессионалы?

— Конечно, да, просто ты чувствуешь, что стоит такой некий барьер. Но актер, как мне кажется, должен от этого отстраняться. Он должен нести, давать в первую очередь, а зритель должен получать и тоже обмениваться энергетикой с актерами. Я лично всегда волнуюсь, когда выхожу на сцену, и получаю одинаковое удовлетворение, одинаковое волнение, производя два разных продукта в разных формах.

— В этом сезоне у вас будут новые роли в родном театре?

— Пока новых ролей у меня нет в этом сезоне. Может, будут в следующем году…

— Не обидно?

— Конечно, нет. Это нормально. Этого всегда ожидает любой артист, через такое проходят. Но я без работы не сижу, так что всегда в движении.

«Слава богу, что в репертуаре нашего театра есть разные спектакли для разного зрителя: и подготовленного, и неподготовленного» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ДИАНА САФАРОВА СКАЗАЛА: «ТЫ НАМ НУЖЕН В КАЧЕСТВЕ ВРОНСКОГО»

— Пример такого движения — ваше участие в громком проекте, иммерсивном спектакле «Анна Каренина», где вы играете Вронского. Насколько это отличается от традиционного театра?

— Кардинально. Кстати, как раз после спектакля, который мы ставили с Дмитрием Акришем в «Углу», Диана Сафарова, увидев меня там, пригласила в свой проект, сказала: «Ты нам нужен в качестве Вронского».

— Были какие-то сомнения, надо ли вообще ввязываться в это?

— Я уже давно слышал про иммерсивное шоу. Я человек всего нового, мне всегда интересно чем-то увлекаться, не стоять на одном месте. Я говорю Диане: «Если у меня будет время и возможность, то обязательно попробую». И во время отпуска, помню, начались репетиции. Чтобы понять всю форму, съездил в Москву и посмотрел иммерсивный спектакль «Вернувшиеся». Мне безумно понравилось, и в первую очередь больше всего эта атмосфера. Я вообще любитель ужастиков. И иммерсивность, по крайней мере в постановке «Вернувшиеся» по мотивам пьесы Генрика Ибсена «Привидения», именно что предполагала вот эту мистику, которая мне запомнилась. Когда я вошел в особняк, то попал в фильм ужасов, где существовали актеры, зрители ходили в масках, и безумно хотелось снять эти маски, посмотреть, кто же скрывается под ними…

— То есть стащить со зрителей по соседству?

— Да. Когда актеры начали играть, я просто поражался: ходил и специально им мешал, думал, как же они будут выходить из ситуации. И, поверьте мне, никто не «кололся», ни останавливался… Играли. Если идет любовная сцена героя и героини, я вставал посередине, смотрел в лоб, а они играли через меня. И это, конечно, мастерство! И, уже посмотрев спектакль «Вернувшиеся», так загорелся, думаю: ну, у нас в Казани должно быть, конечно, лучше! Я надеюсь, что так и будет…

«Все-таки Диана требует, чтобы нас было слышно, чтобы мы отдавались, чтобы мы заражали зрителя»Фото: Юлия Калинина, пресс-служба иммерсивного спектакля «Анна Каренина»

Что меня немного смутило: во-первых, иммерсивность не несет особой актерской игры. Когда я читал правила для «Вернувшихся», там было написано: не ищите актерской игры, фишки там заложены на другие элементы. И на самом деле было так: актеры существовали как в жизни, спокойно общались, без некоего посыла, без особой эмоциональной отдачи. Но у нас будет все по-другому! Все-таки Диана требует, чтобы нас было слышно, чтобы мы отдавались, чтобы мы заражали зрителя.

— Премьера казанской «Анны Карениной» состоялась буквально пару дней назад, но кажется, что эту работу обсуждать и спорить о ней будут еще долго.

— Конечно. Многие интересуются, спрашивают. Для казанского зрителя это в новинку, все-таки московский зритель, наверное, более подготовленный к таким вещам, а для столицы Татарстана это что-то совсем необычное.

— Иммерсивные шоу часто пропитаны таким духом эротизма, сексуальности. А я вспоминаю вашу сцену из спектакля «13938», где ваш герой остается наедине с одной из своих жертв. Очень смело и неожиданно для татарского театра.

— Я ко всему, что мне предлагают сделать, отношусь как к работе, пытаюсь абстрагироваться. Понятно, что если мне предложат что-то недопустимое, то у меня есть свои грани того, что делать не дозволено… Значит, я позволил, мне это было самому интересно попробовать — смогу ли я, примет ли зритель меня таким, проверить реакцию, сломать какие-то рамки.

— Никто из знакомых не скажет: «Ришат, син бит татар малай, шулай ярамый»?

 — Каждый выбирает сам, что ему можно, что нельзя, и зритель вправе решать, смотреть ему или не смотреть. У каждого своя судьба, и каждый сам за себя в ответе.

 «МНОГИЕ КОЛЛЕГИ УСТАЮТ, КОГДА НЕПРАВИЛЬНО ГОВОРЯТ, А У МЕНЯ ДАННОЙ ПРОБЛЕМЫ НЕТ»

— Хорошо известно, что вы поющий актер. И все равно я удивился, когда узнал, что вы выпускник Казанской консерватории.

— Да, я окончил консерваторию как вокалист, академический певец.

— То есть вы оперный певец по образованию?

— Да, лирический баритон.

— Понятно, что это одна из таких актерских фишек. А нет желания заниматься пением более серьезно? Например, параллельно покорять татарскую эстраду?

— Когда я учился в театральном училище, посещая наш театр, всегда обращал внимание на то, что в Камаловском театре нет профессионально поющего актера. И у меня в глубине души жила такая мечта: может быть, когда-нибудь Аллах услышит мои молитвы, и я буду петь как профессиональный актер с профессиональной точки зрения в плане пения. И на самом деле моя мечта сбылась. После окончания театрального училища меня позвали в наш театр.

Бывший директор Шамиль Зиннурович (Закиров  — прим. ред.) сказал: «Ты же поющий актер, тебе надо продолжать в этой сфере. Иди учиться». И я пошел в консерваторию, прошел прослушивание, мне сказали: «У тебя есть шансы, но все-таки ты после театрального училища, тебе будет сложнее».

— Даже не после музыкального училища…

— Да, сначала посмотрели как на попугая: «Что вы тут делаете?» Я говорю: «Все-таки у меня есть музыкальное образование — музыкальная школа». Мне говорят: «Попробуйте поступать. Если поступите, то поступите». Я, как и все, сдавал общие экзамены: сольфеджио, музыкальную литературу и специализацию — вокал. Был на бюджет на шестом месте. Проучился пять лет, окончил как вокалист и до сих пор занимаюсь, продолжаю развиваться в этой сфере деятельности. Во-первых, всегда твой голосовой аппарат находится в работе, не ржавеет. Во-вторых, пение мне помогает правильно владеть голосом. Например, многие коллеги устают, когда неправильно говорят, а у меня данной проблемы нет. Я говорю на дыхании. По крайней мере, консерваторское образование помогает по сегодняшний день.

— Но о певческой карьере не думаете?

— Нет, все-таки я учился для того, чтобы в нашем театре был актер с профессиональным музыкальным образованием. Это была моя основная цель.

— И никто в Татарстане вам не предлагал начать эстрадную карьеру.

— Нет, никто не предлагал. И мне даже очень нравится, что меня принимают как актера.

— У вас есть любимые оперные баритоны?

— Конечно, был Хворостовский, светлая ему память. Но все-таки я больше люблю теноров, особенно трех великих: Паваротти, Доминго, Каррераса. Для меня они как доктора. Когда устают голосовые связки, слушаю их — и все сразу встает на место, связки расслабляются. Хотя по природе я высокий баритон, лирический баритон, ближе к тенору, может, даже драматический тенор на самом деле. В общем, как-то мои уши и моя душа больше воспринимают теноров, нежели баритонов.

— Конферансье — вас часто можно видеть в этой роли. Что это дает, помимо, грубо говоря, дополнительного заработка?

 — Во-первых, я занимаюсь конферансом с глубокого детства. Педагогика, сценическая речь, ораторское искусство воспитывали во мне это. Мне было 10 лет, я вел концерты со Светланой Захаровой в ГБКЗ. Она даже говорила: «Ришат, ты в дальнейшем должен стать хорошим конферансье». Что это мне дает? Во-первых, всегда, если мы берем разовые проекты, перед каждым концертом ты получаешь встряску, эмоциональный заряд, волнение. Ты выходишь из своей зоны комфорта. В театре уже сыграл какой-то спектакль 100 раз, я знаю, как в нем существовать. А здесь — нет. Бывают разные ситуации, сценарий может кардинально поменяться за три секунды. В эти моменты ты учишься находить выходы, получаешь встряску.

— Вообще насколько присутствует уровень импровизации в такой работе? Или обычно приходится жестко следовать написанным сценариям?

 — Если это протокольное мероприятие, то ты жестко следуешь плану, но и в таких мероприятиях что-то может пойти не так, может что-то поменяться. Например, опаздывает певец, и нужно тянуть время. Тогда включаешь в себе ведущего…

 — Бывают такие вечера после конферанса, что чувствуешь: эх, сегодня я зажег!

 — Бывает, да, а бывает, что, наоборот, получаешь не заряд, а опустошение, думаешь: слава богу, что все закончилось.

«Я занимаюсь конферансом с глубокого детства. Педагогика, сценическая речь, ораторское искусство воспитывали во мне это» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Я ДАЖЕ СПОРИЛ С УЧИТЕЛЯМИ, ЧТО МНЕ НЕ НУЖНА ВАША МАТЕМАТИКА, ФИЗИКА»

— Хотел спросить о вашей биографии. Даже на сайте вашего театра все очень лаконично: родился в Казани, окончил театральное училище и начал работать в Камаловском. Как я понимаю, вы из семьи, которая никак с театром не была связана?

 — Да, я из простой семьи, один долгожданный ребенок. Мой творческий путь начался с 6 лет. У меня есть подруга Алсу Сайфуллина, она сейчас сольная певица. В то время в подъезде был один домашний телефон. Мы жили на 6-м этаже, а к Алсу (которая была мне вместо сестренки) с родителями ниже, и мы спускались, чтобы поговорить с родственниками. Понятно, что мама всегда брала с собой, и мы так сдружились с Алсу. В один день как-то играли, а она говорит: «Ришат, я пошла на ансамбль. Будешь со мной ходить?» Я говорю: «Да, конечно». И на следующий день мы с ней пошли, родители нас повели. Мама спрашивала у педагога, есть ли шансы, потому что у мальчика же вообще нет слуха. Педагог сказала: у каждого есть талант, только надо вовремя успеть раскрыть.

 — Это что был за коллектив?

 — Ансамбль «Елмай», центр детского творчества Ново-Савиновского района, руководитель — Альбина Хазимуровна Мусина, бывшая солистка трио «Болгар кызлары». Я был очень любознательным и, когда у нас были перерывы во время занятий, подглядывал, как играют баянисты, мне почему-то нравилось. Выходит педагог и говорит: «Что ты делаешь?» А я растерялся, сказал: «Я хочу к вам ходить». Она говорит: «Пошли». Посадила, дала мне баян, начали играть гаммы. Она говорит: «Приходи завтра, попроси у мамы 100 рублей, мы начнем заниматься».

Таким образом я записался на баян, потом мама отдала меня в музыкальную школу, тоже по классу баяна, но директор музыкальной школы предвидела, что баян мне не особо понадобится, и дала больше часов, чтобы занимался вокалом. Моим педагогом по вокалу в музыкальной школе была Гульшат Имамиева, заслуженная артистка РТ, она работает в филармонии. Баян я не любил вообще, всегда любил фортепиано, рояль на каком-то неосознанном уровне, сам научился играть на фортепиано. Понятно, что у меня был предмет «Общее фортепиано», но мне всегда хотелось играть как профессиональному пианисту, всеми пассажами владеть, свободной игрой.

— А как же гитара? Всем девчонкам нравятся гитаристы…

 — Не знаю, к гитаре такой любви у меня не проявлялось никогда.

— Как вы все успевали? У ребенка вообще не было свободного времени?

 — Да, я делал уроки до двух часов ночи. Пока я не заканчивал с уроками, мы не ложились спать вообще. Спасибо маме, что столько времени уделяла моему воспитанию. И вот в жизни появилась театральная студия. Я пришел туда в 5-м классе, и уже там зародилась любовь к театральной сфере. У нас были разные уроки: сценическая пластика, сценическая речь, вокал, танцы. То есть все серьезно, то, что мы сейчас делаем в театре, это все было. Спасибо педагогам.

— Значит, в любом случае думали о будущей творческой профессии, не юрфак или экономфак?

 — Да. Я даже спорил с учителями, что мне не нужна ваша математика, физика, я буду заниматься творческой деятельностью.

— Были троечником?

 — Да, могу гордо сказать, что был троечником. На самом деле спасибо педагогам, которые понимали меня в школе, поддерживали. Педагоги меня очень  любили. Я помню, в 10-м классе с января по май проучился 25 дней, остальные дни ходил где-то на концертах. У меня всегда было освобождение от физкультуры, но педагог никогда меня не выдавал и все время отмечал, что я был на занятиях. То есть когда начали смотреть журнал, на остальных предметах меня не было, а физкультура стабильная… Маму позвали в школу, мол, что это такое, мы понимаем, но все-таки так-то и так-то. Спасибо всем педагогам, которые относились с пониманием и ставили четверки и пятерки. Понятно, что-то я не успевал, и тройки тоже были.

«ИЛЬДАР ЗИННУРОВИЧ ВСЕГДА СМЕЯЛСЯ НАДО МНОЙ: «ВОТ, НАШ АРИСТОКРАТ ИДЕТ»

— В итоге вы выбрали театральное училище?

 — Да. Как я к этому пришел: все мои педагоги по вокалу говорили: иди по театральной сфере, это тебе не помешает, только поможет. Я говорил: нет, не хочу связываться с театром, хочу петь, хочу идти в музыкальное училище. Снова вернемся к Алсу Сайфулиной — она после 9-го класса ушла в музучилище, а меня не взяли, потому что у меня не прошла ломка голоса. И после 10-го класса все-таки вспомнил, что педагогов надо слушаться, схожу-ка я в театральное училище, посмотрю, кто набирает. Пошел, посмотрел. Набирал Ильдар Зиннурович Хайруллин, мой будущий мастер.

— То есть сразу решили идти в татарские актеры?

 — Почему-то именно татарским актером я хотел стать. А еще была такая интересная ситуация: когда  был маленьким, Ильдар Зиннурович позвал меня на ежегодное мероприятие 30 августа, посвященное Дню республики, читать стихи. Помню, читал Тукая «Бәйрәм буген, бәйрәм буген», и после прочтения стиха он сказал: «У тебя есть талант, когда вырастешь, позвони мне, я тебя возьму к себе». Понятно, что он про это забыл, когда я пришел в театральное училище, а я вспомнил, что есть такой человек.

Но, когда пришел, вышел на сцену на экзамене, он меня узнал: «Я же тебя знаю, ты был маленький, а сейчас вымахал». Я прочел стихотворение, прозу, басню. Таким образом стал учиться в театральном училище, не жалею, что связал свою деятельность именно с  театром. Музыка у меня шла всегда параллельно: в театральном училище я занимался и вокалом, хоть и не так стабильно, а потом меня позвали в театр имени Камала…

 — Как это было? Наверное, мастер рассказал о вас Фариду Бикчантаеву?

 — На самом деле я даже не мечтал, что возьмут в этот театр. На 4-м курсе, не говоря своему мастеру, я готовился поступать в ГИТИС и уезжать в Москву, ходил в русскую группу, готовил программу. Об этом педагог не знал. Я думал, что не возьмут меня в Камаловский театр, а целевым направлением был Альметьевский театр, но в Альметьевск не хотелось уезжать из своей любимой Казани. Я готовился на поступление в Москву, хотел именно идти по направлению музыкального театра, то есть некий синтез вокала и театральной сферы. Подготовился, на 4-м курсе получал платные уроки вокала в музыкальном училище, потому что при поступлении в музыкальный театр та же программа, что и в консерватории.

Будучи студентами, мы всегда работали на фестивале «Науруз» кураторами, три года подряд я работал, и уже на 4-м курсе, последнем, бывший директор Шамиль Зиннурович 6 июня подхватил меня и сказал: «Ришат, приди, пожалуйста, завтра в 11 часов ко мне в кабинет». Я пришел к назначенному времени, сидел наш художественный руководитель Фарид Рафкатович Бикчантаев и Шамиль Зиннурович. Они просматривали все наши дипломные спектакли, мне сказали: вот, нам нужен такой типаж, как у тебя. Я, конечно же, обрадовался.

— Не знаю, насколько корректно так говорить, но у вас же на лице написано, что вы такой городской казанский парень.

— Наверное, мой типаж — вшивый интеллигент, так я себя называю. Да, помню, Ильдар Зиннурович всегда смеялся надо мной: «Вот, наш аристократ идет». Наверное, есть что-то такое, потому что все-таки городское воспитание оставляет следы. Но у меня есть деревня, я туда каждое лето ездил и сейчас езжу картошку копать, то есть к земельным работам приучен (смеется).

— Когда вы стали штатным артистом театра, что у вас было в первый сезон?

 — Я сразу же ввелся в массовые сцены спектакля «Голубая шаль», там, где вся труппа задействована. То есть первые шаги я начал с «Голубой шали», потом мне доверили главную роль в спектакле «Под музыку ветра». Так и пошло. А еще через полгода Радик Бариев стал ставить «Игру с монстриком». То есть сразу у меня появилась работа, я сразу влился в коллектив.

«Артист не может жить без этого, мы в какой-то степени эгоисты, любим себя и любим, когда нас любят — не без этого» Фото: Ирина Ерохина

«МОЕ СЕРДЦЕ ЗАНЯТО НА 99,9 ПРОЦЕНТА»

— Я задаю этот вопрос всем собеседникам из Камаловского театра. Они все говорят о том, что в этом театре есть какая-то своя особая атмосфера, которая поддерживается десятилетиями. Объясните и вы, что же это такое?

— Я не могу объяснить. Но это на себе ощутил, когда пришел в театр и поначалу думал, что мне будет ужасно тяжело влиться в коллектив. Но с самого начала все актеры от мала до велика помогали мне. Может быть, это зависело и от меня, понятно, я был и тогда, и сейчас такой скромный актер, со всеми здороваюсь, улыбаюсь, доброжелательно ко всем отношусь, но всегда получал то же самое в ответ. В чем секрет? Наверное, в том, что мы настолько близки друг к другу, что мы одна большая семья.

Например, дома мне часто бывает тоскливо, особенно в отпуске. Во время отпуска хоть раз в неделю, пускай театр пустует, я прихожу, здороваюсь со сценой. Когда вижу своих коллег, меня переполняют эмоции.

— Каким вы себя видите актером в 50 лет?

— Я пока не задумывался над этим вопросом. Может быть, в 50 я буду выглядеть на 30, потому что сейчас мне 27 лет, а выгляжу я на 19. Так что не знаю, я не задумывался над этим. Но, скорее всего, буду хорошим семьянином, почему бы и нет, у меня будут дети, они будут приходить в театр, будут гордиться своим отцом, и жена тоже будет понимающе относиться к моей профессии…

— Как у вас выстраиваются отношения с поклонницами?

— Как все происходит: время интернета, соцсетей, пишут свои восхищения, свои пожелания. Можно ли с вами познакомиться…

— А можно с вами познакомиться?

— Я стараюсь каждому ответить, но бывают разные люди, их надо различать, для чего они пишут. Тогда я мягко говорю: нет, извините, ничего у нас не получится… Есть даже такие поклонницы, от которых я получаю подарки анонимно. Даже на открытие 113-го сезона, в 7 утра звонок в домофон, а там курьер со 113 розами. «Сезне яна сезон ачылуы белән» и еще «пусть ваша жизнь будет такой же красивой, как эти цветы». А еще дарят фотографии, рисунки. У меня дома есть четыре портрета с моей фотографии в разном исполнении: карандашами, красками, руками и просто на принтере распечатанный. Я очень благодарен, потому что артист не может жить без этого, мы в какой степени эгоисты, любим себя и любим, когда нас любят — не без этого.

Но когда внимания уже чересчур, мое нутро начинает закрываться, я начинаю себя некомфортно чувствовать и вообще находиться на публике иногда устаю. Хочется уйти, в лесу погулять, побыть одному, почувствовать одиночество. Мне кажется, это свойственно каждой творческой личности.

— И последний вопрос: наша газета недавно включила вас в список самых знатных женихов Татарстана. Ваше сердце свободно или занято сейчас?

— Мое сердце занято на 99,9 процента.