«МЫ ПОПЫТАЛИСЬ СДЕЛАТЬ КИНО, ЛИШЕННОЕ СОЦИАЛЬНОГО КОНТЕКСТА, КИНО С АБСТРАКТНОЙ АТМОСФЕРОЙ»

— Алиса, в это воскресенье вы представляете в Казани на фестивале Kursiv свою дебютную режиссерскую работу в кино — фильм «Осколки». Были ли у вас уже показы картины со зрительским обсуждением и как реагирует публика?

— Было несколько фестивальных обсуждений — туда тоже ходит публика. Было обсуждение после премьерного показа в Третьяковской галерее, и оно длилось дольше, чем сам фильм. Я заметила, что людям интересно рассуждать на тему «Осколков», а вопросы самые разные. В Самаре на обсуждение остался весь зал — видимо, это как-то наводит людей на разные мысли. Вопросы самые разные, нет смысла о них говорить. Но меня радует, что, независимо от того, нравится фильм или не нравится, он вызывает желание обсудить какие-то вещи. Я считаю, что этот плюс идет мне как режиссеру и зрителям данного фильма. Мне всегда интересно понять, как возникает уникальная интерпретация, совершенно другая, о которой я и не думала во время того, как снимала картину. Мне нравится, что очень много частных взглядов может быть на все вопросы. Я люблю обсуждать это со зрителями. Надеюсь, что в Казани получится то же самое.

— Прежде чем говорить о самой картине, вас непременно спрашивают о том, как же получилось, что российская актриса и режиссер с российскими же продюсерами сняла фильм в Нью-Йорке на английском языке. Так все-таки «Осколки» — это российское или американское кино?

— Я вижу свой фильм как нечто универсальное. Кино не делится по языковым признакам и странам. Во всяком случае, я вижу это всегда шире. Мы попытались сделать кино, лишенное социального контекста, кино с абстрактной атмосферой, поэтому неплохо, что герои говорят на английском языке: таким образом из этого исчезает некий момент территориальной принадлежности, то, чего нам хотелось бы в идеале достичь. Мы просто говорим, что это логично. К тому же соавтор сценария Майкл Куписк пишет на английском языке, а поскольку мы с ним изначально все собирались делать вместе, то все и сложилось.

Понимаю, что в России людей удивляет то, что я вроде как российская актриса... Но мне кажется, что уже можно себя как-то шире воспринимать... Самые разные люди занимаются кино, необязательно приписывать себя к какой-то территории, по-разному складываются вещи.

— Вы сами называли одним из источников вдохновения в работе над сценарием «Осколков» фильм Алена Рене «В прошлом году в Мариенбаде» и сценарий Алена Роб-Грийе. При этом важный человек для современного российского театра — режиссер Дмитрий Волкострелов — недавно поставил на новой сцене Александринского театра одноименный спектакль...

— Я очень хотела его посмотреть, мы даже разговаривали об этом с Дмитрием, встречались и просто обсуждали все темы, которые у нас сходятся. Но я, к сожалению, спектакль Волкострелова пока не видела, меня не было в Питере — была занята другой работой.

— Казалось бы, где «новая волна» французского кино 60-х, а где реалии жизни начала XXI века? Это чистое совпадение, что два современных российских художника обратились почти одновременно к этой теме?

— С Дмитрием это совпадение на 100 процентов, я сценарий начала писать четыре года назад, мы с Майклом начали этим заниматься. Идея была в том, что нам просто понравился основной импульс, который, собственно, есть в фильме Алана Рене, но дальше мы считаем, что написали все-таки свою историю. Историю о том, что приходит незнакомый человек, садится и говорит, что у тебя была где-то другая жизнь или есть другая жизнь, другие отношения. И вот эти параллельные реальности — для нас эта тема была интересным моментом, отправной точкой, от которой мы оттолкнулись и уже стали сочинять свою историю. А за Волкострелова отвечать не буду — это уже вопрос к нему.


«МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО Я СНЯЛА КАРТИНУ О ТРЕВОГЕ РАЗУМА»

— Но эта тема актуальна именно для современного человека? Или здесь такая совершенно вневременная история?

— Вы знаете, мне трудно судить в таком общемировом контексте. Могу только сказать, что мне эта тема показалась актуальной, потому что размышления на тему «А что было бы, если бы я прожил другую жизнь?» свойственны поколению 35+. Я уже много говорила об этом: это тот возраст, когда люди еще полны сил, но начинают задумываться о том, а правильный ли выбор они сделали в жизни (профессиональный, личный — какой угодно). И как-то этого много было в воздухе, я слышала много рассуждений на подобные темы, и мне захотелось диалога с людьми по этому поводу и вообще знать, что люди думают относительно этого. Поводом для таких дискуссий как раз стал фильм «Осколки».

— Стертость границ между миром реальным и миром иллюзий в вашей картине заставляет некоторых вспоминать самого Дэвида Линча. Как известно, после выхода «Малхолланд Драйв» он то ли в шутку, то ли всерьез опубликовал 10 пунктов, решив которые можно раскрыть сюжет того фильма. С вашими «Осколками» можно сделать то же самое?

— Мне очень приятны все эти сравнения, но я думаю, что они скорее идут от визуального восприятия или от атмосферы тревоги, которая в «Осколках» присутствует и которая сознательно в фильме сделана. Я думаю, что все-таки Дэвид Линч снял детектив. И в том плане, когда он говорит, что есть 10 пунктов, по которым можно найти ответы на вопросы, это, наверное, больше относится к жанру детектива.

А мне кажется, что я сняла картину о тревоге разума: всё тревожное ощущение, которое в ней присутствует, атмосфера — это больше про ту тревогу, которую человек чувствует внутри своей головы, когда он остается наедине со своими проблемами. И вот это ощущение тревоги без всякого повода — это то, что мне хотелось передать. Потому что гостиница в «Осколках», отель, в котором все происходит, — это некий живой организм, который, пардон, обладает собственным разумом. Знаю, что это звучит заумно, может быть, вы найдете слова проще, но, во всяком случае, это то ощущение, которое хотелось передать, и то, над чем хотелось поразмышлять. Думаю, что здесь у нас с Дэвидом Линчем были как бы разные задачи. Повторюсь, это приятные сравнения, но не знаю, насколько вообще уместные.

— Но, допустим, тот самый Гарольд, которому все никак не успевает позвонить супруг (его играет Крис Битем) вашей героини, существует в реальном мире?

— Он, конечно, существует. Может быть, это отсылка к Гарольду Пинтеру, мы делали многое по ассоциации с его диалогами. Но я думаю, что Гарольд обязательно существует в какой-то очень хорошо организованной реальности. Просто всегда вопрос: та же это реальность или она существует где-то рядом? Это как раз к вопросу о размышлениях, которые появляются у людей после фильма. И тут я не даю объяснений или каких-то шпаргалок. Я думаю, наоборот, хорошо, что у зрителя возникает какой-то свой ассоциативный ряд.

«ГОВОРЮ ТОЛЬКО О ТЕХ ВЕЩАХ, КОТОРЫЕ УЖЕ СДЕЛАНЫ»

— Фильм на английском языке для вас — это не часть плана по «покорению Голливуда»?

— Слушайте, я такими категориями не оперирую...

— Просто было открытием, что у вас были контакты с Дарреном Аронофски о главной роли в его «Черном лебеде», что, впрочем, совсем не удивляет, зная, что вы профессиональная балерина с серьезным опытом работы в Большом театре. Но если не получилось попасть в этот проект, то может случиться и другой большой фильм.

— Я думаю, тут вопрос «не получилось» очень некорректно ставить. Просто у нас был диалог на эту тему, но не сказала бы, что пошла куда-то так далеко, потому не стоит об этом и говорить. Просто мне не хотелось бы замыкаться в каких-то узких рамках, поэтому может быть кино, снятое на английском языке, может быть кино, снятое на русском. Следующий фильм будет на русском языке, потом может быть на французском сниму, не знаю, поживем — увидим. Я уверена, что искусства нет каких-то территориальных границ.

— Вы говорите, что английский язык хорошо подходит для картин, лишенных социального контекста. Означает ли это, что, если вы будете снимать по-русски, это будут непременно социальные драмы? К тому же ваши самые известные актерские работы — «Краткий курс счастливой жизни» Гай-Германики или «Сказка про темноту» Хомерики — кино, где описание реалий нашего быта составляет немалую часть обаяния этих картин.

— Я об этом не говорю. У меня такой принцип — никогда не обсуждаю проекты, которые пока не сделаны, и не рассказываю про свои планы, говорю только о тех вещах, которые уже сделаны. Мне кажется, это правильно. Поэтому, когда сниму, тогда готова буду говорить об этом.

— Вы себя пробуете в совершенно разных ипостасях: как театральная актриса и киноактриса, режиссер, занимаетесь контемпорари-дэнс...

— Ну я не то чтобы себя пробую, просто делаю разные проекты. Это совсем не одно и то же. Я за универсальность, за накопление навыков, за то, чтобы быть универсальным специалистом. Многие могут не разделять такое движение, но мне импонирует то, что можно по-разному выстраивать диалог со зрителем.

— Еще одна важная история этого года — вы играли в хореографическом спектакле Лилии Бурдинской «Распад атома» на Дягилевском фестивале в Перми. Насколько для вас было важным участие в таком форуме?

— Просто этот спектакль не совсем хореографический, я была туда привлечена скорее как танцующая актриса. Специфика была в том, что было востребовано сразу несколько моих навыков. Да, безусловно, это было очень интересно — быть приглашенным туда и работать над данным проектом. На этом фестивале показывают очень разные и довольно авангардные вещи, которые, в свою очередь, во многом задают какие-то новые тенденции. Для меня это было очень увлекательно. И вообще, там очень интересная программа, общение с людьми. Так что было здорово, Дягилевский фестиваль — это хорошо. Опять же и в форму пришлось войти...


Я ГРАНТЫ НЕ ПРОШУ, ДА У МЕНЯ И ПОВОДА НЕТ»

— При том что есть такие островки, как Дягилевский фестиваль, где прекрасно себя чувствует современное искусство в России, очень часто, когда размышляют о его судьбе в нашей стране, делают пессимистические выводы и еще более мрачные прогнозы.

— Ну видите ли, я не теоретик, а практик. Я просто стараюсь делать то, что мне интересно, а уже как-то это раскладывать по полочкам, кажется, уже не моя функция. Знаете, вокруг меня есть единомышленники, на Дягилевском фестивале тоже команда единомышленников. Как-то эти люди делают то, во что верят. Надеюсь, что это будет продолжаться и развиваться, а там посмотрим. У нас вообще сейчас с культурой ситуация непростая — ни с современной, ни с остальными. Будем надеяться, что это будет меняться, и как-то способствовать развитию свободы в творчестве, а не наоборот.

— Но тенденцию пока мы наблюдаем прямо противоположную, и кажется, что скоро от любого произведения искусства в России будут требовать каких-то духовных скреп и т. д. У вас нет таких опасений?

— Вы знаете, это называется «пусть пойдут и потребуют». В том смысле, что денег не будут давать, не будут финансировать? Но как-то люди занимаются творчеством, не всегда с деньгами. Когда надо будет крутиться еще больше, значит, будем крутиться. Я фрилансер, в государственных организациях не работаю, денег у минкульта на кино не брала, как-то крутимся.

— Вы принципиально не собираетесь с государством в какие-то отношения входить по поводу творчества?

— Я гранты не прошу, да у меня и повода нет. Просто собираюсь делать то, что мне интересно, а как сложится — там видно будет.