Наиль Фархатдинов Наиль Фархатдинов

НЕ ПОДДАТЬСЯ СОБЛАЗНУ ЗДРАВОГО СМЫСЛА

«Вы не узнаете о зрителе современного искусства сегодня, увы, — неожиданно предупредил слушателей социолог Наиль Фархатдинов в начале лекции. — Поскольку представлены будут некоторые подходы, тенденции исторические, которые имеют отношение к тому, что такое зритель, как формируется аудитория и восприятие современного искусства». А за конкретным ответом на вопрос о потребителе современного искусства он порекомендовал обратиться через несколько десятилетий. «Эмпирических исследований о том, кто ходит на выставки современного искусства, мало. Они в основном количественные — сколько человек посещает. Ведь чем больше людей приходит, тем больше оснований просить бюджет и говорить о своей востребованности. Сугубо маркетологическая логика», — выдавал прозу жизни Фархатдинов.

Он объяснил, зачем социология вообще нужна для понимания зрителя: «Я придерживаюсь социологического подхода, о котором, в частности, писал американский социолог Говард Беккер. Он говорил о том, что задача социологии — усложнять наше представление о мире. Это не значит, что мы делаем очевидные вещи наукообразными, речь о том, чтобы прояснить картину мира, но при этом не поддаться соблазну последовать очевидному здравому смыслу». По его словам, собирательный образ зрителя современного искусства — это молодая женщина, имеющая к нему какое-то отношение. Но этот образ нужно преодолеть, попытаться понять, что стоит за ним.

О ВКУСАХ НА СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО — СПОРЯТ

Как прилежный лектор Фархатдинов был на месте еще за полчаса до начала — хоть компанию ему и составлял пустой и прохладный зал «Смены». «После летних каникул входим в повседневный режим», — объявил о начале нового цикла лектория арт-директор «Смены» Кирилл Маевский. Он рассказал о лекторе: занимается социологией искусства, окончил университет в Абердине (и получил степень доктора социологии), работает в журнале «Социологическое обозрение». В «Смене» он не в первый раз: «Помимо этого, он работает с Department of Research Arts — нашими постоянными партнерами, это небольшое отделение при крупной галерее „Триумф“. Наиль — куратор выставок, которые периодически проходят в „Смене“. Одна из выставок, которые проходят с ним, называется „Наблюдатель“ — это итог четырех художественных резиденций и четырех выставочных проектов, проходивших в „Смене“ в 2016–2017 годах».

Но в этот день наблюдателем выступил сам Фархатдинов — он рассказывал о тех, кто посещает выставки. Первый сюжет его рассказа был посвящен мифам в искусстве — привычкам мышления. Например, мы считаем, что искусство — это нечто особенное, сакральное и ценное, его нельзя портить и разрушать, что художники обладают талантом и творчество — их призвание, а не профессия. В этих мифах не фигурирует зритель — мы привыкли, что искусство не требует восприятия, а существует само по себе. «Одна из самых популярных привычек мышления — о вкусах не спорят, — отметил лектор. — То есть мы привыкли думать, что если кому-то что-то понравилось, а кому-то не понравилось, то все — лучше об этом не спорить. Хотя на самом деле исследования и мой собственный опыт показывают другое. Пространство выставок, куда люди приходят, чтобы посмотреть как раз на современное искусство, — это арена для ожесточенных баталий. Мы спорим, пытаемся выяснить, что такое искусство, что в этом особенного, что заставляет нас платить за вход или тратить на него свое время. Мы должны обсудить, описать это».

КОГДА СТУЛ СТАНОВИТСЯ ИСКУССТВОМ

Эти привычки нам показывают, где искусство начинается, а где заканчивается. «К дизайну в редких исключениях мы можем относиться как к предмету искусства. Выставил стул в музее — все, это становится определенным предметом искусства. А те, на которых мы сидим, не являются искусством, к ним другое отношение». Эта тема вызвала вопрос у одного слушателя: если стул уже стоит в музее, но на нем сидела смотрительница, то станет ли он искусством, когда она встанет и уйдет? «Вы же знаете, как себя вести... Так себя и поведете, — объяснил Фархатдинов. — В данной ситуации каждый из нас выберет линию поведения, которая решит этот вопрос».

Он привел пример, когда в музее нашли очки, начали вокруг них ходить и думать, что это произведение искусства. «Туалетная дверь, радиатор... Это все является частью массовой культуры, это ирония по отношению к тем, кто любит современное искусство. Его консервативная критика состоит в том, что искусством может быть все. Соответственно, ключевую роль начинает играть то, что может нам помочь определить это искусство, заложенные в нас критерии. У каждого перформанса, хеппенинга, инсталляции есть начало, конец, определенные рамки. Насколько мы наше мышление можем вместить в эти рамки — другой вопрос. Есть примеры, когда инсталляцию сгребли как груду мусора».

Фархатдинов также рассказал об инсталляции, перед которой зрителям предлагалось выбрать и выпить пилюлю, а затем пойти послушать музыку. «Вот здесь есть нарушение границ: можем ли мы доверять художнику? Смотритель отказалась надевать белый халат, как предлагал художник, и к ней было больше доверия, чем к инсталляции: к ней обращались за советом, стоит ли пить пилюли и что будет после. Здесь мы тоже должны принять решение, как относиться к этому искусству».

В МУЗЕЙ ПРИХОДИЛИ ПОЕСТЬ

Второй сюжет лекции Фархатдинова был посвящен аудитории музеев — из-за угрозы террористических атак она уменьшилась, но в десятке самых посещаемых музеев мира по версии Art Newspaper остался петербургский Эрмитаж, который в 2016 году посетили 4 млн человек. «В другой таблице, которая описывает самые посещаемые выставки, есть такая рекомендация: хотите привлечь побольше людей — выставляйте импрессионистов! Сейчас они больше всего привлекают публику», — рассказал эксперт. По словам лектора, Казанский кремль попал в Топ-10 музеев историко-архитектурного плана, архитектурных комплексов. Других казанских музеев в Топах нет.

Третий, основной, сюжет лекции Фархатдинова рассказывал об истории зрителя искусства. Раньше доступ к нему имели прихожане церквей и представители элиты, которые могли собирать коллекции. Ключевым событием стало открытие этих коллекций более широкой публике. Лувр открыл свои двери в 1793 году, Эрмитаж — в 1852-м. «С одной стороны, речь идет о том, чтобы сделать искусство общедоступным, с другой — постоянное стремление властей ограничить и дифференцировать публику. В Лувре были выделены определенные дни для „профессиональных“ туристов, которым нужно было ознакомиться с коллекциями по работе».

Иллюстрируя свой рассказ, лектор показал гравюру Стэнли Андерсена «Национальная галерея» — на ней посетители выставки, простые горожане, спят, шьют и занимаются чем угодно, но не созерцанием картин. «Туда люди приходили поесть, поспать, на пикник, воспринимали это как сугубо общественное пространство, но не пространство музея. Есть свидетельства того, что там детей учили ходить. К искусству это все имело опосредованное отношение», — рассказал Фархатдинов. При этом открытие музейных пространств для широкой публики имело и социальную функцию — отвлечь людей от алкоголя, драк и других подобных вещей. Музей должен был воспитывать, просвещать и образовывать, знакомить с искусством как Культурой — с большой буквы К.

ОТПЕЧАТКИ НОСА КАК ПОКАЗАТЕЛЬ ПОПУЛЯРНОСТИ

После Второй мировой войны наряду с тюрьмой, школой, больницей музей стал формировать современного человека. Люди стали более избирательными и свободными в выборе ценностей, и вместе с постоянными экспозициями музеи стали делать временные выставки. Появились кураторы, чтобы их пересобирать и представлять в новых комбинациях для привлечения публики. Стали говорить о необходимости превращения музея в общедоступный институт — с кафе, образовательными программами для школьников, чтобы люди хотели проводить там время. В погоне за публикой в музеях стали изучать, насколько популярны произведения искусства. «Для этого они смотрели на протертости на полу. Если пол под картиной совсем новый, то она никому не нужна, а если перед ней затертая поверхность, то там часто ходят и останавливаются, переминаются с ноги на ногу. Для объектов под колпаком считали количество отпечатков носов».

По мнению знаменитого французского социолога Пьера Бурдье, восприятие человека зависит от его социального класса. Он пытался показать, что образование человека определяет его представления об искусстве. Бурдье указывает на два типажа зрителя — тех, кто может наслаждаться искусством, испытывает определенные чувства, и тех, кто им восхищается, то есть обладает определенным эстетическим кодом и может поместить произведение в определенный контекст. Исследователь давал своим респондентам оценить фотографию рук. Люди разного социального положения описывали ее по-разному — одни, не обладавшие эстетическим кодом, говорили о том, что на снимке руки работающего человека, другие замечали построение кадра, светотень и расположение фигуры на нем, передачу идеи фотографа. «Можно поставить вопрос: кого больше в каком-нибудь музейном зале? По логике должно быть больше вторых, которые восхищаются, потому что люди, которые приходят в музей, знают, в чем его ценность. Но исследования показывают, что это жесткое разделение не всегда подтверждается в реальности», — отметил Фархатдинов.

Альтернативное разделение предложил американский социолог Ричард Питерсон — он заметил, что чем выше социально-экономический статус человека, тем вероятнее, что его музыкальные предпочтения будут разнообразнее, чем у того, кто ниже по социальной лестнице. Вместо разделения на тех, кто восхищается и наслаждается, он ввел понятия всеядных и однолюбов.

Вне зависимости от того, к каким типажам принадлежали слушатели лекции, выступление Фархатдинова вызвало много вопросов. Пришедших интересовало взаимодействие зрителей и произведений искусства, то, менялось ли оно в связи с увеличением заинтересованной публики. К сожалению, слушатели не всегда помнили, что задают вопросы не искусствоведу, а социологу. Но такое внимание лишний раз доказывает, что о вкусах в искусстве действительно спорят.