Валерий Грайфер: «Я противник тезиса про пагубность «нефтяной иглы»

БЫВШИЙ ГЛАВНЫЙ ИНЖЕНЕР ТАТНЕФТИ РАССКАЗЫВАЕТ, КАК БРАЛИ БЕЗДЕЙСТВУЮЩИЕ УЧАСТКИ В ТАТАРСТАНЕ И ПОДНИМАЛИ ДОБЫЧУ НЕФТИ В 2,5 РАЗА.

Председатель совета директоров ЛУКОЙЛа и РИТЭК Валерий Грайфер 20 лет отдал Татнефти. Он пришел сюда в 1952 году и прошел по всем ступенькам служебной лестницы, от помощника мастера по добыче нефти до главного инженера. А в 1972 году его забрали в Москву, в министерство нефтяной промышленности СССР. В своем интервью Грайфер говорит о трудностях, с которыми сталкиваются сейчас малые и средние нефтяные компании, о роли государства в развитии отечественной нефтедобычи, о собственном нефтесервисном бизнесе. Грайфер с насмешкой заявляет: «Некоторые умники думают, что получить нефть - это просто открыть кран и нацедить»…

КАК БУДЕТ ВЫГЛЯДЕТЬ НАША НЕФТЯНКА ЧЕРЕЗ 20 ЛЕТ?

— Валерий Исаакович, сейчас много говорят о перспективах российской нефтегазовой отрасли. Минэнерго подготовило генсхему развития нефтяной промышленности. Как вы оцениваете вариант, предложенный ведомством?

— Схему я видел. Даже был членом одной из комиссий. Во-первых, нарисовали схему, мягко говоря, непозитивную, и во-вторых — неинновационную. Она плохо учитывает планы собственно ВИНК. Эту работу нельзя делать так — создали комиссию, которая поработала и выдала такую вот схему. Нам нужен отдельный государственный орган, который бы определял стратегию развития ключевых отраслей, отслеживал и накапливал тенденции, формировал прогнозы. А так, собрали одних, потом других. Несомненно, люди туда входили умные, но они постоянно не занимались этим вопросом, к сожалению. Повторюсь, нужен орган государственного регулирования. Не нравится Госплан, назовите его по-другому. Но без постоянного мониторинга развития нефтегазовой отрасли невозможно делать прогноз экономики страны.

— Как, по вашему мнению, будет выглядеть наша нефтянка через 20 лет?

— Я связываю будущее с четким пониманием значения нефти для развития экономики. Я противник тезиса про пагубность «нефтяной иглы». Нефть — это благо, богатство народа, основа для создания крепкой экономики. Сама нефтяная промышленность будет жить, будет развиваться Восточная Сибирь, Дальний Восток, шельфы, что даст толчок для науки и техники. Я вижу, как уже сейчас планируются подводные промыслы в зонах ледостава, и это будет продолжаться, если только глобальное потепление нас не коснется.

Думаю, будут еще найдены крупные запасы и нефти, и газа, которые позволят держать 500 миллионов тонн добычи нефти в год с реализацией программы нефтесбережения, а это потребует серьезного научного обеспечения. Важно понять, что нефтяная промышленность может быть локомотивом не только в действующей экономической системе, но и в реализации новых инновационных задач и модернизации, что стало стратегией современного этапа развития страны. При этом надо учитывать, что финансирование этих новых задач будет гарантированно обеспечено текущими потоками.

А СМИ ПРОПАГАНДИРУЮТ ВСЯКИХ УМНИКОВ

— Вы не раз говорили о том, что большие резервы нефти есть в отложениях Баженовской свиты, которые пока разрабатываются неактивно. Каковы перспективы разработки этих залежей?

— Это относится к категории оптимизма. Баженовская свита насыщена керогеном, это органическое вещество, еще не превратившееся в нефть или газ, но которое уже находится на этой стадии. Не хватило времени, температуры, давления. Если поработать, мы можем сократить время превращения в нефть, фактически получить синтетическую нефть.

— В чем сейчас сложность ее получения?

— Это пока не нефть, она не течет. Нужна термика, высокая температура. Мы закачиваем воздух в пласт, запускается процесс возгорания, или, правильнее сказать, окисления, появляется возможность действовать следующим силам: температура, углекислый газ, азот и т.д. Это позволяет идти синтезу нефти. Над этими технологиями мы сейчас работаем, а нас хотят от этого дела отлучить, проповедуя теорию «нефтяной иглы».

— Кто?

— В том числе и СМИ, которые пропагандируют всяких умников, думающих, что получить нефть — это просто открыть кран и нацедить. На самом деле все элементы настоящей инновации, важные для страны, должны содержаться в нефтедобывающем производстве, во всех переделах этой отрасли — геологии, геофизике, нанотехнологиях, в разработке месторождений, машиностроении, электронике… Об этом очень четко говорил наш премьер Владимир Владимирович Путин при посещении нефтяной платформы на Каспии.

ВОПРЕКИ «ЛЕТАЮЩИМ» ИНОСТРАНЦАМ

— Вы являетесь основателем российской инновационной топливно-энергетической компании (РИТЭК). Как вы пришли к инновационному бизнесу?

— Первым инновационным предприятием, которое мы создали еще до РИТЭК, был «Когалымнефтепрогресс» (КНП). Это было в 1992 году. Смысл виделся в том, чтобы восстанавливать бездействующие скважины, которых и сейчас несколько десятков тысяч. Тогда мы столкнулись с ситуацией, когда из Америки в Россию летали бригады лихих молодцев в красивых одеждах, которые брали за визит 20 тысяч долларов. А в то время наши специалисты получали в сто раз меньше — 200 долларов. Мы мириться с этим не захотели и создали конкурирующую для «летающих» иностранцев фирму — КНП.

И пошли дальше. Мы занимались не только восстановлением скважин, устранением какого-то дефекта ее конструкции, но и в процессе ремонта проводили операцию, которая позволила бы поднять продуктивность этой скважины. На этой идее мы и зацепили недропользователей. Договорились, что если скважина давала до ремонта 20 тонн, то мы восстанавливаем ее дебит и свои 20 тонн вы получите, а все, что будет сверх, делим. Некое соглашение о разделе продукции, но не через прибыль, а через фактическую добычу нефти.

— Это законно?

— Нет закона, запрещающего такие отношения, как нет и закона, разрешающего. И это, между прочим, беда, о которой мы не раз говорили и до сих пор говорим. Сейчас огромный фонд бездействующих скважин, участки и целые месторождения стоят законсервированными, в ожидании, когда недропользователь сочтет возможным к ним подойти. Дело в том, что крупные ВИНК смотрят на нефтедобывающую отрасль глазами крупных месторождений, а наш брат — мелкота — с позиции каждой скважинки. Мы брали бездействующие участки в Татарстане и Когалыме и поднимали добычу на этих участках в два с лишним раза. Потом недропользователи поняли, что если мы в два раза подняли добычу, зачем же тогда эти скважины нам отдавать. Отобрали назад.

Но мы отстаиваем легализацию этой схемы, мы доказали ее преимущества. Малые предприятия могли бы решить проблему этих застойных месторождений и бездействующих скважин. Тогда, в 1992 году, недропользователи пошли на это, администрация ХМАО и Татарстана поддержала, выдала нам дополнение к лицензионным соглашениям, и уже на базе этого документа, как бы законного, мы развивали эту деятельность.

ЭТО НЕВЕЖЕСТВО И БЛЕФ

— Сейчас эта схема работает?

— Последний эксперимент закончился у нас пять лет назад. Немножко изменилась обстановка. Тогда нефтяники не подходили к этим скважинам не только потому, что они малодебитные, но и потому, что с финансированием было тяжело. Сейчас стали жить побогаче и от этой схемы ушли. Но это столбовая дорога для малых предприятий, и мы ее рекомендовали правительству. Механизм может быть представлен в любой форме — аренда, операторская деятельность или иное.

Большое месторождение по продуктивности неравномерно. Самая богатая часть — центральная, периферия всегда похуже. Когда мы вводили Самотлор, периферия попала в фонд нерентабельных запасов. Сегодня, когда разбуривают эти скважины, получают по 60 тонн нефти в сутки. Это на общем фоне — высокодебитный фонд. Я считаю, что плохих месторождений не бывает, бывают неважные технологии и неправильная постановка дела.

— У этого механизма есть противники, как среди чиновников профильных ведомств, так и среди самих нефтяников. Главный аргумент в том, что для того, чтобы получить сверхдобычу с этих скважин, сервисная компания может повредить пласт и применять какие-то неясные технологии.

— Это невежество. Мы ничего не используем, что не было бы апробировано и известно. Любая технология, прежде чем быть использованной в промышленности, проходит испытание, комиссия принимает ее, и только после этого рекомендуется для применения. Это блеф. Из-за твердой убежденности, что мы воровская страна и воровской народ, ставить препоны такого рода просто неумно. Эти люди побаиваются, что нефтяники будут выдавать за инновационную обычную, традиционную нефть и незаконно пользоваться льготами.

ДЛЯ ГОСУДАРСТВА МАЛАЯ НЕФТЯНКА — ЭТО ТОЖЕ ВЫГОДНО

— Но ВИНК не стремятся кому-то отдавать свой бездействующий фонд скважин. ЛУКОЙЛ, например, всегда ссылается на то, что ему все РИТЭК восстановит...

— Нужны законодательные акты. Сроду мы такие: думаем одно, говорим другое, делаем третье. Заявляем на самом верху о развитии малых и средних предприятий, они более динамичны, более приспособлены для инновационной деятельности и в политическом смысле формируют средний класс. Что реально делается на этот счет? К сожалению, ответа нет. В малом нефтяном бизнесе постоянно меняются игроки, потому что одни с надеждой бросаются в него, а другие в отчаянии бегут, так как ничего не движется с места. Для государства малая нефтянка — это тоже выгодно. РИТЭК сейчас — это 6 миллионов тонн нефти в год. И если бы был сегодня не один РИТЭК, а десять — это 60 миллионов тонн дополнительной устойчивой добычи. В экономику влился бы значительный потенциал.

— И тем не менее компания принадлежит ВИНК.

— У нас было пять судебных процессов с налоговой инспекцией по поводу нашего права на ведение деятельности. Слава Богу, все пять раз суд нас поддержал и избавил от невыполнимых штрафов. Еще одна проблема — это кредиты, под которые нужны твердые гарантии. Почему мы в конце концов были поглощены ЛУКОЙЛом? Потому что он создал нам условия для получения дешевых инвестиций, разворачивания инновационных работ, масштабного бурения и так далее. Если бы то же самое нам предложило государство, мы бы с большим удовольствием сохраняли свою «невинность» и работали бы на других кредитах. Но эту роль взял на себя ЛУКОЙЛ. Не случайно Вагит Юсуфович Алекперов более десяти лет был председателем совета директоров РИТЭК.

— Вы говорите непосредственно о государственной поддержке или работе банковской системы?

— Я имею ввиду поддержку через законодательство. Мы оказались живы не благодаря, а вопреки сложившейся системе законодательных актов, в первую очередь несовершенства закона «О недрах».

КНП РАБОТАЕТ В ПЕРМИ, КОМИ, ТАТАРСТАНЕ…

— У вас сейчас нет акций РИТЭК, вы все их продали в интересах ЛУКОЙЛа. Каким бизнесом вы сейчас владеете?

— У меня небольшое количество акций ЛУКОЙЛа и доля в Когалымнефтепрогрессе.

— Как развивался бизнес КНП? Говорят, вы сейчас подыскиваете компании стратегического инвестора?

— Параллельное развитие КНП технологически было очень выгодно РИТЭК. В конце концов они созрели для того, чтобы полностью выйти из состава и РИТЭК, и ЛУКОЙЛа. Сегодня мы имеем организацию, далеко вышедшую за пределы Когалыма. КНП работает в Перми, Коми, Татарстане и на севере Западной Сибири у газовиков. У нас около 60 тяжелых бригад капремонта, три бригады бурения горизонтальных стволов, есть и современная техника для применения ряда новых технологий. Та линия, которую мы сейчас ведем, это контакты с инвесторами, со специализированными сервисными компаниями. Это единственно возможный путь развития. Наши обороты увеличились кратно, и нам необходимо иметь финансовые средства, чтобы поддерживать деятельность и модернизировать технику в интересах заказчиков. Поэтому мы ищем сильных партнеров, а не продаемся, как некоторые думают.

— Какое место будет отведено инвесторам в КНП?

— Естественно, под их интерес. Вариантов таких договоров может быть несколько. Они могут стать нашими акционерами, а могут рассчитывать на возврат с процентами вложенных средств. Опять же — интерес в продвижении их технологий и нового оборудования.

— Была идея, что КНП в перспективе может стать недропользователем, купить лицензию на добычу?

— Мы ставили другую задачу. Мы говорили, что у инновационного сервисного предприятия обязательно должны быть полигоны для испытаний. Вот сегодня, к примеру, мы делаем гидроразрывы пласта. Они нестандартные, нешаблонные. Мы делаем новые виды гидроразрывов, так называемые кислотные и термокислотные, где многократно возрастает степень влияния на пласт. Мы готовы брать на себя гарантии по тому, сколько конкретная скважина будет давать нефти. Если она не дает, сколько обещали, — заказчик вправе отказать нам в компенсации части затрат. Для испытания и апробации новых технологий и нужны полигоны, где бы шла и опытно-промышленная эксплуатация залежей углеводородов.

— Кто является основными заказчиками таких работ?

— Предприятия ЛУКОЙЛа в Коми, Перми, Западной Сибири, РИТЭК, ТНК-ВР, «Роснефть». Начали работать на газовиков на севере Тюменской области, ведутся переговоры в других регионах.

— Исходя из тех данных, которые опубликованы на сайте КНП, выходит, что это не самый прибыльный бизнес.

— Экономика очень тяжелая. Когда мы говорим о сервисных работах, почти никто не думает, что сервис делается для кого-то, в частности для крупных нефтяных компаний. Подняли таможенную пошлину, НДПИ, и заказчик, естественно, ищет резервы и стремится заплатить поменьше подрядчикам. Государству, если оно думает о развитии сервисного дела, нужно дать возможность иметь налоговые, финансовые или кредитные льготы для сервисных компаний. Без этого не обойтись.

Особенно нефтяники начали прижимать сервис во время и после кризиса. ЛУКОЙЛ пошел нам навстречу, мы стали заключать трехгодичные контракты вместо однолетних. Банкам тоже нужны перспективы, а что такое заказ на один год? Только успели подписать, как срок уже истек. Кроме того, сейчас все встали на путь тендера и появились любители побеждать на тендере за счет демпинга — компании готовы даром работать, лишь бы получить статусного заказчика в портфолио. Естественно, это усложняет жизнь добросовестным сервисникам.

«ПОКА ТАКИХ ИГРОКОВ Я НЕ ВИЖУ»

— Как вы оцениваете состояние российского нефтесервисного бизнеса с точки зрения инновационного развития? Есть мнение, что иностранцы настолько нас опередили, что за ними уже не угнаться.

— Если я скажу, что это неправда, вы же мне не поверите. Что касается «не угнаться» — это не так. Иначе я и не стал бы заниматься этим бизнесом.

— Есть шанс появления на рынке сильного игрока, способного конкурировать с иностранным сервисом?

— Пока таких игроков я не вижу, хотя уже есть РИТЭК, КНП, «Роснанотехнологии». Создан крупный инновационный центр в ЛУКОЙЛе за счет объединения усилий региональных НИИ.

— Сейчас на рынке наметилась такая тенденция — крупные нефтяные компании продают свои сервисные подразделение. Как это отразится на отрасли?

— Это неизбежный процесс. Я за свою долгую жизнь в нефтяной промышленности видел несколько таких волн, которые связаны с ценой на нефть. Как только цена падает, все тащат непрофильные активы к себе, чтобы сэкономить. Как только цена подрастает, начинается распродажа, мы становимся обеспеченнее и готовы содержать внешний сервис.

РБК daily