«Шурале» на Нуриевском фестивале: татарский эпос в истории балета XX века

Сцена из балета «Шурале» в постановке Мариинского театра (фото: mariinsky.ru)

ЯРУЛЛИН, ФАЙЗИ, ТУКАЙ И ЯКОБСОН

Учить трехактный балет специально для выступления в Казани Владимиру Шклярову и Марии Ширинкиной не пришлось — «Шурале» Леонида Якобсона еще в 2009 году вернулся в Мариинский театр, где не шел несколько десятилетий. Восстановить спектакль было непросто, но петербургское балетное сообщество восприняло это как дело чести: Якобсон считается в мире одним из первопроходцев модернистской хореографии ХХ века, но в родном городе его наследие почти полностью утрачено. Новая постановка «Шурале» стала крупномасштабной акцией, к которой были причастны танцовщики нескольких поколений, помнивших спектакль.

В Казани же балет, считавшийся в столицах утраченным, идет почти без перерывов много десятилетий, соединяя мифическое прошлое и современную историю. «Шурале» стал ее частью. Премьера готовилась к декаде татарского искусства в Москве, которая была намечена на 1941 год. От только что созданного оперного театра ждали национального спектакля, и работу над ним начали молодой композитор Фарид Яруллин и литератор Ахмед Файзи, взявший за литературную основу татарский эпос, переработанный поэтом Габдуллой Тукаем. Хореографа среди национальных кадров не было, поэтому постановка досталась ленинградцу Якобсону. Начавшаяся война отменила премьеру, хотя спектакль был доведен до генеральной репетиции. Когда к балету вернулись в конце войны, его доверили осуществлять Гаю Тагирову и москвичу Леониду Жукову, возглавившему казанскую труппу.

Якобсон вновь обратился к «Шурале» в 1950 году в Мариинском (тогда Кировском) театре. Хореограф, при жизни не получивший достойного признания, один из немногих официальных триумфов пережил благодаря этому балету. Взявшись за разработку фольклорной темы, Якобсон обратился к опыту классики — «Лебединому озеру», которое, как пушкинский «Евгений Онегин» в литературе, в балете является энциклопедией на все случаи жизни. Наверняка был он знаком и с опытом Нины Анисимовой, создавшей первый башкирский национальный балет «Журавлиная песня» (именно он стал первым и сильнейшим, по признанию самого артиста, балетным впечатлением юного Рудольфа Нуриева). Созданные во времена торжества драмбалета, эти постановки считаются ярчайшими представителями этого направления — сосредоточенного на литературных сюжетах и исторических событиях, подробно разработанной драматургии, ярких характерах, большой хореографической форме. Этим же спектаклям позже противопоставили новые формы Игоря Бельского и Юрия Григоровича, назвав новое направление в балете хореографическим симфонизмом.

Мария Ширинкина (фото: mariinsky.ru)

СОБРАННЫЕ ПО-ТАТАРСКИ В КУЛАЧКИ ЛАДОНИ СОСЕДСТВУЮТ С ЧИСТОЙ ПУАНТОВОЙ КЛАССИКОЙ

Оптика, даруемая нам сегодня живым и невредимым «Шурале», позволяет по-новому взглянуть на минувшие дни и битвы, в которых рубились предки. Якобсон, лично переписав либретто Файзи, отсек ради цельности спектакля многие колоритные подробности татарского эпоса. Он заточил балет по старинным рецептам, сосредоточившись на треугольнике главных героев: лесном гении Шурале, удалом охотнике Былтыре, вступающем с ним в противоборство за свою возлюбленную девушку-птицу Сююмбике. Драматургия балета выстроена по рецептам эпохи романтизма, отредактированным практикой Мариуса Петипа: она играет противопоставлениями лесной экзотики и деревенского быта, возвышенного мира птиц и простодушной жизни деревни, классических пуантов и характерных каблуков, танца и выразительного жеста.

Начальные картины в лесной чаще с буйными плясками Шурале и лесной нечисти сменяются птичьими сценами. Лесные картины первого акта переходят в крестьянскую свадьбу, насыщенную народными танцами, играми и ритуалами. В третьем акте все разграничения рушатся, хореограф прорывается в стихию универсальности, где собранные по-татарски в кулачки ладони соседствуют с чистой пуантовой классикой. Хореографически «Шурале» тоже синтезирует накопленный вековой опыт. В танцах Огненной ведьмы, Шайтана и их свиты узнаются отдаленные мотивы и Индусского танца старинной «Баядерки» Петипа и «Вальпургиевой ночи» Леонида Лавровского, выпущенной прямо перед якобсоновским «Шурале». Свадебные танцы поставлены в форме традиционного па д’аксьон, который развивает действие через сам танец, без помощи пантомимы. И здесь Якобсон, накопивший к 1950 году огромный опыт работы по всему Советскому Союзу, причем не только в оперных театрах, но и в ансамблях народного танца, как на ярмарке раскручивает карусель номеров — женских и мужских, молодецких и старческих, ансамблевых и дуэтных, лирических и героических, серьезных и шуточных. Он пригоршнями швыряет фантастические по красоте комбинации, с ловкостью иллюзиониста манипулируя классическими па-де-бурре, народными элементами, окрашивающими движения рук, корпуса, плеч, головы. В первом акте хореограф превращает прилет птиц в образцовое «белое» гран па: танцовщицы в белых коротеньких туниках появляются одновременно из двух верхних кулис, спускаясь по диагонали вниз большими полетными jetes, демонстрирующими свободу и вольность их движений.

И все же в большей мере «Шурале» состоит из перекличек — то звонких, то гулких — с предшественниками и последователями. Ансамбль двенадцати кордебалетных танцовщиц и четырех корифеек образует птичий клин, который, вероятно, вспомнит при постановке своего «Лебединого озера» в Большом театре Григорович. Возможно, из образа Шурале (эта партия входила в репертуар Григоровича-танцовщика) возьмет исток и его подход к партии Злого гения в том же «Лебедином». Пластика этого фантастического лесного существа, то ли злобного, то ли нелепого, с тельцем, согнутым половецким луком, короткими ручонками и крепкими ножками, была для своего времени радикально смела. Первым якобсоновским Шурале был Бельский, еще один реформатор-симфонист советского балета. В танцах юношей на свадьбе сегодня видятся истоки и рыбаков из его «Берега надежды» и ленинградцев из «Ленинградской симфонии». А финал своей выстроенной на крещендо режиссурой убеждает, что героика была самым естественным способом самовыражения для советских хореографов. Этим «Шурале» напоминает шедевры 1930-х — «Лауренсию» с «Пламенем Парижа», но также позволяет увидеть, что у спартаковских сцен Григоровича существует длинное генеалогическое древо.

Олег Ивенко (фото: ©Елена Сунгатова, art16.ru)

ДЫШАТЬ В ПТИЧЬИХ И ЛЕСНЫХ СЦЕНАХ АРТИСТАМ ПОРОЙ ЛЕГЧЕ, ЧЕМ В СТИЛИЗОВАННЫХ НАЦИОНАЛЬНЫХ ТАНЦАХ

Казанские танцовщики существуют в «Шурале» так же, как в «Жизели» и «Лебедином озере»: линии танцев стройны и строжайше вымерены. Но дышать в птичьих и лесных сценах артистам порой легче, чем в стилизованных национальных танцах, требующих свободной подвижности рук, плеч, головы. Для исполнителей ведущих партий Якобсон не пожалел выразительности, при этом превратив весь спектакль в полет, даже у Шурале, соединяющего ползучую пластику с разнообразием заковыристых прыжков. Олег Ивенко, кажется, справляется с ними, не сбив дыхание. В причудливом костюме лесного чудища и в пулеметных очередях прыжковых «дуль» он не дает подумать о вневременном совете балетных педагогов тем ученикам, которым не достает выучки для классических партий: «Прыгай, прыгай, не останавливаясь, не давай себя рассмотреть!»

Петербургскую гостью Ширинкину в партии Сююмбике, напротив, хочется задержать в воздухе — ее прыжок невесом, а обаянием она напоминает героинь народных сказок. Но вместе с щебечущими кистями рук хореограф наделил девушку-птицу смелыми jetes и акробатическими поддержками, которые придавали ей героический характер, свидетельствовавший о происхождении отнюдь не из отряда воробьиных. Недаром Сююмбике танцевали Дудинская, Зубковская, Шелест и Плисецкая — балерины, которых не записать в простушки. Зато Шкляров, записной принц Мариинского театра, нашел правильное сочетание благородства, мужественности и естественности, которого ему обычно не достает в классических балетах. Охотничий костюм корректирует его пропорции, подчеркивая красоту роста и постановки корпуса, а сам образ Былтыра, сотканный из нескольких прыжковых вариаций и сложных дуэтов, гармонично соединяет чуть ленивую, самоуверенную манеру движений, мальчишеский задор и порывистость.

В свете упорно циркулирующих слухов о том, что Шкляров и Ширинкина в следующем сезоне продолжат карьеру в Баварском балете, с интересом ждем их дебютов в планируемом там «Спартаке» Григоровича — «Шурале» можно считать его бесспорным предшественником.

Все материалы «БИЗНЕС Online» о Нуриевском фестивале-2016 читайте в нашем спецпроекте.