Инна Яркова, Дмитрий Волкострелов и Алена Старостина Инна Яркова, Дмитрий Волкострелов и Алена Старостина

ЧИСТОЙ ВОДЫ АВАНТЮРА

Продюсер театрального пространства «Угол» Инна Яркова не ищет легких путей. Состоявшаяся на днях премьера «Карина и Дрон» лишена каких-либо признаков популярного театрального продукта. Драматурга Павла Пряжко в последнюю очередь занимают такие вещи, как увлекательный сюжет и запоминающиеся герои. Режиссер Дмитрий Волкострелов ушел от театральной традиции дальше, чем кто бы то ни было из его российских коллег, и в определенном смысле ближе к современному искусству, нежели к театру. Эта парочка — фронтмены актуального театра, в задачу которых не входит ни развлечение публики, ни даже ее эмоциональное участие. Спектакль «Карина и Дрон» адресован интеллектуалам, которых занимает новейший язык искусства. «Угол» делает ставку на то, что в Казани достаточно публики, способной обеспечить постановке долгую жизнь.

Представьте себе спектакль без единого знакомого лица, который исполняют исключительно тинейджеры, школьники и студенты Казанского театрального училища. Артисты стоят в ряд в самой скучной на свете мизансцене и, не сходя с места, обмениваются не слишком содержательными репликами из жизни таких же, как они, подростков. Вы не очень хорошо их видите и не очень хорошо слышите. Возможно, после всего вышеперечисленного вы не загорелись любопытством, а заподозрили какой-то подвох. Вот потому-то «Карина и Дрон» — проект в высшей степени рискованный. Тем он более интересен.

ПОПРОБУЙ ПОСТАВЬ

Белорусский драматург Пряжко почти в каждой своей пьесе бросает будущим режиссерам вызов, вынуждая их обновлять свою «кухню». Исторически драматургия служила театру локомотивом: возникает новая, непонятная пьеса, никто не знает, как ее играть, потом какой-нибудь смельчак все-таки пробует — и вот уже положено начало целому театральному направлению. Пьесы Чехова, по общепринятому представлению театроведов, спровоцировали в России появление театрального режиссера в современном смысле этого термина. Пряжко — это как раз такая драматургия на вырост: Волкострелов неоднократно говорил, что постоянно работает с его текстами именно потому, что не понимает как. Уже хрестоматийными примерами стали его «Я свободен», состоящий из 500 с лишним любительских фотографий, а также «Солдат», который в печатном виде представляет собой ровно 90 символов. Обе эти пьесы были поставлены Волкостреловым.

Текст, озаглавленный «Карина и Дрон», содержит 14 страниц рутинных диалогов минских подростков без каких-либо намеков на сюжет. Название иронично: вместо любовной истории мы получаем нечто, напоминающее выдержки из многодневной расшифровки диктофонных записей, где заявленные Карина и Дрон говорят не больше других персонажей. Типичная беседа героев выглядит как-то так:

— Нет. Это надо сверху фотографировать. Все фотки в Instagram еды делаются сверху.

— А вот фотографии «как преуспеть в Америке» профессиональные же?

— А я говорил, что одна чувиха в нашей школе набила татушку себе. 14 лет ей.

— Печаль.

— Печалька.

Пряжко так тонко владеет языком тинейджеров, что мог бы выдавать свою пьесу за документальную. Сама ее композиция поддерживает эту иллюзию: диалоги кажутся вырванными из контекста, и зачастую даже непонятно, о чем сейчас речь. Этот материал написан без оглядки на законы драматургии, не имеет сквозной темы, кроме, собственно, речи подростков, и, скорее всего, многими отечественными режиссерами вообще не был бы классифицирован как пьеса для театра.

Я ВАС НЕ СЛЫШУ

«Карина и Дрон» — пьеса о языке, речи, коммуникации, которая свойственна конкретной социальной группе. Работая с этим текстом, режиссеру надо придумать, как он будет звучать — не в переносном, а самом что ни на есть буквальном смысле слова. То, что проделывает Волкострелов с так называемой сценической речью, не менее любопытно, чем «полевая лингвистика» Пряжко. В отечественном актерском образовании речь входит в тройку самых важных предметов. По словам режиссера Константина Богомолова, педагоги-речевики оказали громадное — и далеко не благоприятное — влияние на театр: неестественные, приукрашенные интонации, которые мы слышим со сцены здесь и там — не что иное, как заслуга театральных вузов. Так вот, Волкострелов с могучей традицией сценической речи без лишних церемоний разделался.

Начнем с простого, вроде бы не подлежащего сомнению требования, на котором базируется эта дисциплина: актера должно быть слышно. Юных артистов «Карины и Дрона» даже в камерном пространстве «Угла» слышно преотвратно. Что это — неопытность исполнителей? Просчет режиссера? В Татарстане дефицит микрофонов? Даже начинающий постановщик не пропустил бы такую оплошность. Вывод может быть только один: так задумано. Зачастую Волкострелов ставит зрителя в такую ситуацию, когда он при всем желании не может увидеть спектакль целиком. Скажем, в соседнем зале разворачивается параллельное действие. Или, как это было в недавней «Лекции о нечто», ваш сосед, такой же зритель, как и вы, нажал на кнопку, переключил трек — и все, лекция кончилась, вместо нее какая-то музыка. Этот устанавливаемый режиссером лимит зрительского восприятия связан с его мироощущением. В частности, с тем, как он представляет себе информационную среду, окружающую нас в повседневной жизни. В «Карине и Дроне» на речь актеров наложены городские шумы, как будто вы стоите в толпе и слышите фрагменты чужих разговоров. Зритель легко может представить себя в роли случайного свидетеля, встретившего героев по пути на работу. А еще — задать себе вопрос: вообще, часто ли взрослые слышат, про что там бормочут подростки?

Еще одно принципиальное отличие «сценречи по Волкострелову» от общепринятой театральной манеры говорить — какая-то необычайная, сверхъестественная достоверность интонации. В современной живописи существует фотореализм. «Карина и Дрон» — это аудиореализм. Понятия не имею, как режиссер добился такой точности от начинающих артистов. Возможно, свою роль сыграл тот факт, что они ровесники героев. Возможно, достичь такого результата проще, не имея за плечами четырех лет муштры в консервативном театральном вузе. Но ведь и человек с улицы, выйдя на сцену, то есть попав в крайне неестественные обстоятельства, тоже не сможет говорить и вести себя естественно. Так или иначе, публика «Угла» слышит подлинную речь реальных подростков, совершенно свободную от наигрыша, которым повсеместно грешат профессиональные актеры.

ДРУГИЕ

Волкострелов обладает качеством, незаменимым для настоящего художника, — постоянной, неутолимой потребностью в новом опыте, или, попросту говоря, жаждой приключений. Каждый его проект — это смелый шаг в неизвестное, будь то малоизученная (или требующая пересмотра) культурная традиция, радикальная драматургия, к которой еще никто не подобрал ключа, или даже чуждая социальная среда. В 2012 году, в рамках «Живых пространств» — специальной программы московского фестиваля «Территория» — 30-летний режиссер предпринял первую вылазку за границу своей возрастной группы. Он задумал постановку с участием очень пожилых артистов, обитающих в Доме ветеранов сцены, и фактически потерпел поражение, почти ни с кем из них не найдя общий язык. Историю этой неудачной попытки он зафиксировал в документальном спектакле, который прошел только один раз, в актовом зале того самого пансионата. Эта работа, названная просто «Дом ветеранов сцены», была прямым, бескомпромиссным и сильным высказыванием о том, насколько затруднена сегодня, в условиях быстро меняющегося мира, коммуникация между поколениями.

Дмитрий Волкострелов Дмитрий Волкострелов

«Карина и Дрон» — своеобразный антипод этой работы и одновременно ее косвенное продолжение. Волкострелов устроил кастинг среди подростков не только для того, чтобы возраст исполнителей совпадал с возрастом героев Пряжко, но еще и с желанием погрузиться в описанную автором среду. Сумел ли он достичь взаимопонимания с молодыми актерами? Поскольку каждый из них в итоге взял высоту, доступную далеко не всем профессиональным артистам, видимо, ответ будет — да. Но режиссер этим не хвастает. Наоборот, он всеми возможными способами намекает на дистанцию, разделяющую взрослых зрителей и юных людей на сцене. Расставив актеров на тумбах и лишив их возможности двигаться, Волкострелов как бы превратил их в экспонаты музея. Минимизировав освещение, он сделал внешность исполнителей трудноразличимой и тем самым еще больше отстранил их от публики. Только в финале спектакля, при ярком свете, публика смогла наконец разглядеть их лица как следует.

Заходя в зал, зрители находят на своих местах листы с первой ремаркой пьесы: «Много людей слышали сами непосредственно, еще больше людей видели записи на ютубе, как в 2012 году гудела Земля. Из недр Земли шел громкий тягучий звук». Этот гул, по словам Волкострелова, знаменует собой наступление будущего. «Он — шум, к которому мы уже начинаем привыкать, но пока не можем объяснить».

Поколение Z, иначе называемое поколением интернета и состоящее из людей, которые родились на рубеже XX - XXI веков, для многих действительно представляет собой terra incognita. Буквально на прошлой неделе моя подруга, медиаменеджер, заметила, что ее коллеги не могут полагаться на подростковую аудиторию, поскольку она непредсказуема: на сегодняшний день это инопланетяне, которых никто не понимает. Волкострелов, неоднократно делавший спектакли о том, как трудно нам бывает понять прошлое (к ним, помимо уже упомянутого «Дома ветеранов сцены», относится «Русскiй романсъ» в московском Театре Наций), в новой работе попытался заглянуть в не менее туманное будущее и зафиксировать рождение его языка.

Антон Хитров