Муса Джалиль: «На фронте в ушах у меня звучит музыка «Алтынчэч»

Назиб Жиганов и Джалиль. Васильево, 1940 год

ЧЕЛОВЕК И ПАМЯТНИК

Его подвиг стал легендой, примером для всех нормальных людей. Память о нем монументальна — это понятно, объяснимо и правильно. Его именем названы населенные пункты, десятки проспектов и улиц во многих городах бывшего СССР, ему посвящены не только мемуары, статьи и исследования, но и многие литературные, музыкальные и другие художественные произведения. Как это бывает, героизм оттеснил в памяти народной живые черты образа, памятник подвигу заслонил человека. Пусть даже человека неимоверно талантливого, неимоверно живого, каким обычно случается быть настоящему поэту.

А поэзия не просто необычная, а доступная одному на миллион, но все же профессия и работа. Именно так воспринимал ее Джалиль (Муса Мустафович Залилов), когда приступил к написанию оперного либретто «Алтынчэч» на мотивы поэтичной народной легенды о любви: материнской, сыновней, юношеской и девичьей, сплетающихся в большую любовь к Родине. Поэт еще не был героем, композитор Назиб Жиганов был почти что вчерашним студентом, но вот ведь чудовищная необъяснимость судьбы: опера, посвященная противостоянию любви захватчикам родной земли, дебютировала 12 июня 1941 года, за 10 дней до начала Великой Отечественной. Война прервала не только их великолепный творческий тандем, но и возведение нового здания Татарского оперного театра, которое началось в 1936 году на центральной площади Свободы Казани по проекту московского архитектора Николая Скворцова. Только через 20 лет, 28 сентября 1956 года, новенький, с иголочки театр предстал перед казанской публикой наконец-то на собственной сцене. И дебютировал... оперой «Алтынчэч» Жиганова на либретто Джалиля! В этом же году Татарскому государственному театру оперы и балета было присвоено имя Героя Советского Союза Мусы Джалиля; в следующем, 1957-м, поэт был посмертно удостоен высшей государственной премии СССР — Ленинской.

Парадокс, но факт: наш Татарский театр оперы и балета носит имя литератора, а не музыканта, танцовщика или, что было бы очень даже в духе того времени для нашей страны и республики, какого-нибудь партийно-государственного бонзы. Премия, улица, пароход, колхоз или, скажем, отряд пионеров вопросов бы не вызвали. Но оперный — имени поэта! Почему?

Терпение или, как говорится, немного истории. Точнее, две истории, которые опять-таки сойдутся, как две напористые прямые их творчества в парадоксальной геометрии другого нашего гениального земляка.

Лидия Яковлева, заведующая музеем Назиба Жиганова, филиалом Национального музея РТ, и Алексей Егоров, внук композитора, историк, старший научный сотрудник казанского музея-квартиры Назиба Жиганова

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ: «ТЕНЕВОЙ» ТЕАТР

В 1934 году советом народных комиссаров ТАССР было принято постановление о создании в Казани Татарского государственного оперного театра (именно оперного, а не оперы и балета). «Советский Союз позиционировал себя как государство, где расцветают все национальные культуры, — рассказывает корреспонденту «БИЗНЕС Online» Алексей Егоров, внук композитора, историк, старший научный сотрудник казанского музея-квартиры Назиба Жиганова, филиала Национального музея Республики Татарстан. — В тренде этой «генеральной линии» была поставлена и такая культуртрегерская задача: чтобы в каждой союзной и автономной национальной республике появился свой оперный театр. И решили пойти таким путем: при Московской консерватории стали создавать студии, где обучали талантливую молодежь — национальные кадры композиторов, певцов, оркестрантов, режиссеров, драматургов, либреттистов и прочих, чтобы они, освоив в Москве «профильное» ремесло, стали бы представлять из себя самодостаточные профессиональные оперные труппы на сценах собственных театров. По аналогии с политикой — свои «теневые» команды, где все роли расписаны, где каждый знает свой маневр и готов в любую секунду взяться и исполнить на должном уровне поставленную задачу. Более того, в перспективе они должны были играть не только мировую и русскую классику, но и создать свои, национальные произведения, которые бы тоже стали классикой. Так, 2 февраля 1934 года начались занятия в Татарской оперной студии при Московской государственной консерватории. У них были репетиции, постановки, их учили и темпу движения, и как грим накладывать... Словом, тонкостям профессии».

«40 с лишним человек, талантливую татарскую молодежь, послали учиться на 4 года в Москву, — вступает в разговор Лидия Яковлева, заведующая музеем Назиба Жиганова. — И не только молодежь. Студийцами стали уже известные поэт Ахмет Файзи, композиторы Мансур Музафаров и даже великий, уже признанный, уважаемый и любимый всеми Салих Сайдашев! Они совершенствовались по линии сочинений. У них у каждого была своя задача, каждый должен был привезти в Казань свой солидный творческий багаж в виде профессиональных навыков. Между прочим, среди студийцев был и старший брат Назиба Жиганова — дирижер Джаляль Садрижиганов. А руководителем литературной части этой самой студии с 1935 года был не кто иной, как Муса Джалиль!»

Назиб Жиганов с дочерью Светланой. Москва, 1939 год

ПОЧТИ ПО ЛОБАЧЕВСКОМУ: ИСТОРИЧЕСКОЕ ПЕРЕСЕЧЕНИЕ

Муса Джалиль, завлит этой честной компании, в свои 29 лет уже повидал на пару-тройку жизней среднестатистического гражданина РСФСР. От деревни в оренбургской глуши он добрался до сердца Москвы, от медресе — до комсомола, от винтовки в Гражданскую войну до студенческой скамьи литературного факультета МГУ. В общежитии жил в одной комнате с будущим юристом Варламом Шаламовым, кроме всего прочего автором рассказа «Студент Муса Залилов»: «Муса Залилов был маленького роста, хрупкого сложения. Муса был татарин и как всякий «нацмен» принимался в Москве более чем приветливо. Достоинств у Мусы было много. Комсомолец — раз! Татарин — два! Студент русского университета — три! Литератор — четыре! Поэт — пять! Муса был поэт-татарин, бормотал свои вирши на родном языке, и это еще больше подкупало московские студенческие сердца». Джалиля все вспоминают как крайне жизнелюбивого человека — он любил литературу, музыку, спорт, дружеские встречи. МГУ он закончил в 1931 году. В год поступления в Татарскую оперную студию его партийный стаж в ВКП(б) составлял 6 лет. Поэт успел поработать редактором татарских детских журналов, издававшихся при ЦК ВЛКСМ, а с 1933-го — завотделом литературы и искусства татарской газеты «Коммунист», выходившей в столице. Был знаком с поэтами Жаровым, Безыменским, Светловым. В 1934 году увидели свет два его сборника: «Орденоносные миллионы» и «Стихи и поэмы». В этом же году с его подачи в литературу пришли Абдулла Алиш и Габдрахман Абсалямов. «Произведения, созданные поэтом в 30-е годы, позволяют судить об авторе как о поэте-мыслителе, поэте-философе, как о зрелом художнике, мастерски владеющем богатством изобразительно-выразительных средств родного языка», — читаем в автореферате диссертации джалилеведа Салимы Арслановой.

«Он был не только уже известный в Москве поэт и журналист, — продолжает Яковлева, — но и общественный деятель; работал в татарских молодежных организациях Москвы, печатался, издавался. Но, несмотря на опыт, известность и должность, он тоже был таким же, как и все, студийцем. То есть учился».

«Руководство студии могло заказать сценарии и музыкальные сочинения, перевод татарских текстов на русский язык и наоборот, — читаем на сайте «Казанские истории». — Велась работа над рядом классических русских и зарубежных опер, предпринимались попытки освоения современного репертуара».

Муса Джалиль с дочерью Чулпан

«А за год до этого, в 1933-м, молодой музыкант из далекого Уральска Назиб Жиганов оканчивает Мерзляковку — музыкальное училище при Московской консерватории, — слово снова берет Егоров. — Училище находится в Мерзляковском переулке, отсюда и такое «внештатное» его название. Талантливого татарина сразу определяют на третий курс консерватории, на композиторский факультет. И в этом же году его руководитель композитор Генрих Литинский, видя способности ученика, записывает в план, что тот будет писать оперу. Причем не только в качестве дипломной работы. В 1935-м Татарская оперная студия при той же Московской консерватории заключает договор с ее студентом Жигановым на создание оперы. Чуть опережая события, скажем, что 17 июня 1939 года уже в столице ТАССР трехактной оперой «Качкын» («Беглец») молодого композитора Назиба Жиганова, переработанного одноактного дипломного ее варианта, состоялось торжественное открытие Татарского государственного театра оперы и балета.

«Жиганов, «нанятый» Татарской оперной студией автор, не указывает точного срока и подробностей своего знакомства с ее завлитом Мусой Джалилем, — продолжает внук композитора. — Просто пишет: «Во время моей учебы в консерватории». Подробностей из первых рук самого момента знакомства нет. У них был общий приятель — поэт-студиец Ахмет Файзи, он их и познакомил».

«В первое время это было только знакомство. Ни Муса, а также и я еще не знали, какое значение в нашей жизни сыграет это знакомство, — вспоминал Назиб Гаязович. — Джалиль присматривался ко мне, вслушивался в то, что я пишу как композитор. Со своей стороны [я начал] больше узнавать его как поэта. Вероятно, в это время мы и поняли друг друга. Нас объединяло наше отношение к судьбам развития татарской профессиональной музыкальной культуры. Я в нем видел человека принципиального, бескомпромиссного не только в поэзии, но и вообще в широком понятии этого слова. Я также видел в лице Джалиля лично заинтересованного в рождении татарской оперы человека. Вот тогда наше знакомство перешло в творческую дружбу».

Программа оперы Назиба Жиганова «Алтынчэч»

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ: ДЕВУШКА С ЗОЛОТЫМИ ВОЛОСАМИ

Еще в Москве поэт написал либретто для оперы «Алтынчэч» («Золотоволосая») по мотивам памятников устного татарского народного поэтического творчества, а также народных сказок «Алтынчэч» и «Золотое перо». «Признано, что вершиной довоенного творчества поэта является либретто «Алтынчэч», которое по своему художественно-эстетическому значению близко к «Моабитским тетрадям», является отправной точкой к этому своеобразному поэтическому циклу, — так оценивает в своей диссертации данное произведение Арсланова. — Поэт выступает как блестящий либреттист, знающий музыкальную драматургию... В июне 1941 года на сцене Татарского государственного театра оперы и балета появляется опера «Алтынчэч» Назиба Жиганова на либретто Мусы Джалиля, поднявшаяся на уровень подлинных шедевров оперного искусства».

Но сначала это либретто попадает в поле зрения маститого московского композитора и музыковеда Бориса Асафьева, который увлекся замечательным, удивительно поэтичным произведением Мусы и взялся написать оперу. «В эти годы вообще было модно заказывать оперы русским композиторам национальными республиками», — писал впоследствии Назиб Жиганов.

К тому времени Асафьев — автор ставших классикой балетов «Пламя Парижа» (1932), «Бахчисарайский фонтан» (1934), «Кавказский пленник» (1938). А вообще его композиторское наследие включает 28 балетов, 11 опер, музыку к драматическим спектаклям, 4 симфонии, большое количество романсов и камерно-инструментальных произведений. Он академик АН СССР (1943), народный артист СССР (1946). На 1-м всесоюзном съезде советских композиторов (1948) был избран председателем союза композиторов СССР. Вот такой мэтр взялся за музыкальное воплощение джалилевской работы и за полгода завершил работу над оперой в клавире. Но!

«Академик так дорожил каждой строчкой поэмы, что совершенно не сокращал текст. Это привело, во-первых, к громоздкости оперы, во-вторых, просчет Асафьева заключался в том, что он написал свою оперу как ученый, а не как композитор», — анализировал труд именитого коллеги Назиб Жиганов. К тому времени, с декабря 1938 года, он и Джалиль уже перебрались в Казань. Один стал композитором при местном нарождающемся оперном театре, второй — заведующим литературной частью того же театра.

В начале мая 1939 года в Казани состоялось прослушивание «Алтынчэч» Асафьева. От оперы отказались. Вскоре художественный совет Татарского государственного оперного театра «предложил поручить Назибу Жиганову написать новую оперу на либретто Мусы Джалиля «Алтынчэч». Об этом Назиб Гаязович сообщил жене Серафиме Жигановой в письме от 8 мая 1939 года. Пришел к композитору и сам Джалиль.

Письмо Джалиля Жиганову с фронта, 1942 год

ПИСАЛИ ДВА ТОВАРИЩА

«На предложение Мусы я дал положительный ответ, — вспоминал Назиб Гаязович, — но поставил перед ним одно условие: законы музыкальной драматургии оперы потребуют сокращения поэмы. Может ли он на это условие согласиться? На что он ответил категорически отрицательно, сказав при этом: «Ты хочешь, чтобы я вычеркнул те строки, которые писал кровью сердца?.. Нет, нет, нет! Ни за что!» Я его очень понимал и старался в то же время всячески убедить его. Приводил ряд примеров из мировой и русской музыкальной практики. Оперы «Фауст» Гуно и Гете, «Онегин» Чайковского и Пушкина, «Травиата» Верди, «Дама с камелиями» Дюма и т.д. Но Джалиль был непоколебим и настаивал на своем, а я к этому времени знал характер Мусы, понимал, что он человек глубоко творческий, и надеялся, что ему еще надо вжиться в идею сокращения поэмы. Ко мне Муса относился с большим уважением, где-то в глубине души он все же чувствовал мою правоту».

«Шли дни, недели, месяцы, я исподволь изучал изумительную по красоте музыкальную поэму, все больше увлекался и языком, и прекрасными образами, — вспоминал Жиганов. — Как-то Муса подошел ко мне, посмотрел на меня с презрением (причем деланным) и сказал: «Ладно — черт с тобой, давай начнем работать. Но учти, ты все равно варвар!» И засмеялся». Несмотря на неуступчивость поэта, работа над созданием новой оперы «Алтынчэч» началась во второй половине мая 1939 года.

По словам Серафимы Жигановой, чтобы добиться согласия Джалиля на сокращение авторского текста либретто, композитор часто шел на «детские» хитрости: зная, что Муса любил играть и выигрывать в шахматы, Назиб Гаязович после очередного бурного творческого спора предлагал партию, проигрывал и нередко получал согласие поэта на сокращение текста.

«В процессе вдохновенной упорной совместной работы Муса раскрылся передо мной как человек большой души, непримиримый к серости в литературе и в искусстве, как человек, думающий категориями больших масштабов в своей деятельности... Когда шла у нас речь о творчестве писателя, поэта он был удивительно доброжелателен. Если это талант, в его оценке чувствовалась радость за творение коллеги. Но если это была серость, то он был неумолим и уничтожал [ее] своей бескомпромиссной критикой.

Когда шла речь о музыке, о ее значении в духовной жизни народа любой национальности, у него было много «почему». И мы много об этом рассуждали. Тем более в эти 30 - 40-е годы среди нашей творческой интеллигенции шли горячие споры о путях развития татарской профессиональной музыкальной культуры.

Джалиль всегда стоял за прогрессивный путь развития татарской музыкальной культуры. Муса понимал, что татарская музыка будет развиваться на своей национальной основе, впитывая все лучшее, что создала мировая музыкальная культура. Он также понимал, и писал, и говорил, что национальная ограниченность надолго может приостановить развитие профессиональной татарской музыкальной культуры.

Джалиль понимал, что оперу может написать композитор, овладевший современными выразительными средствами композиторской техники, человек большой культуры, умеющий обобщать события. Понимая это, он, как никто другой из поэтов и писателей, отдал лучшие годы своей жизни развитию, становлению оперного искусства».

Через 6 месяцев, 10 сентября 1940 года, Назиб Жиганов представил оперу «Алтынчэч» руководству ТАССР. «Шли репетиции оперы «Алтынчэч», — вспоминал Жиганов. — Джалиль, который был секретарем правления союза писателей Татарии, конечно, был очень занят, но находил время и приходил на репетиции. Радовался, когда исполнители создавали музыкальный образ героев в соответствии с его литературным замыслом. В эти дни много было между нами разговоров о создании новых опер...»

Назиб Жиганов, Амина и Чулпан Залиловы, Фуат Мансуров

ТАЙНА ЧЕРНОЙ ТЕТРАДИ

«Джалиль умел от души смеяться. Причем этот смех был так заразителен! — продолжает воспоминания о своем друге-поэте Назиб Гаязович. — Однажды, когда Амина (Амина Кутдусовна Залилова — жена Мусы Джалиля — прим. ред.) была в отъезде, а Муса жил на Поле Ершова и занимал в Доме актеров скромную комнатушку, я пришел к нему, так как я вообще не имел еще квартиры, а моя семья тоже жила в Москве. Мы с Мусой встретились в его «резиденции». Он достал общую тетрадь в черной обложке. Помню, написано было мелким арабским шрифтом. В этой тетради были записаны всякие юмористические ситуации из жизни Мусы. Его похождения в селе, участие в драматических кружках и многое другое. Он читал до утра, и мы хохотали до слез. Вот где я увидал Мусу, который любил жизнь и смеялся как ребенок.

— Муса, а знает ли о существовании этой черной тетради Амина?

— Что ты, конечно нет!

— А почему ты ей не покажешь? Она бы тоже смеялась.

— Нет. В общем, не знаю. Женщины — народ сложный. Амина может все это истолковать по-иному, то есть не как литературу, а как мою биографию. Конечно, со временем она тоже все это прочтет...

После гибели Мусы я спрашивал Амину, а также близко знавших его об этой тетради с черной обложкой, но никто из них не видел ее. Не могла же она исчезнуть! Надо разыскать ее во что бы то ни стало. Этим должны заняться литературоведы, занимающиеся творчеством Мусы...

Джалиль был человеком с удивительно тонкой душой. Однажды он приехал к нам в Ташовку, где я работал летом. Муса остался ночевать. Встали мы с ним в 3 часа утра, выкупались и пошли бродить по оврагам в окрестностях Ташовки. Муса шел впереди меня, и вдруг слышу: «Назиб, скорей — смотри, что я нашел!» В руках он держал несколько ягод земляники. Боже ты мой! Видели бы, какое счастливое было у него лицо! Оно светилось, а из глаз текли слезы умиления...»

Военная специальность Жиганова — «тракторист колесных тракторов

ВСТАВАЙ, СТРАНА ОГРОМНАЯ!

Грянула Отечественная война, Муса добровольцем ушел на курсы политработников. Жиганов тоже провел неделю в военкомате, ожидая отправки на фронт. Кстати, его военно-учетная специальность к 1952 году так и осталась ВУС-27а, а именно: «тракторист колесных тракторов».

«Мне бабушка (первая жена композитора Серафима — прим. ред.) рассказывала сама, что Назиба Жиганова также призвали, — делится с корреспондентом «БИЗНЕС Online» Егоров. — Она собрала ему кулек с бельем и сухарями, и он отправился в военкомат. Где-то дней через 5 - 6 вернулся. Причина — туберкулез. В 1943-м из-за этой болезни он оставил театр, лечился. В 1947-м снова был вынужден отставить работу и был отправлен в туберкулезный санаторий».

«В Казань Джалиль вернулся осенью 41 года, когда шли тяжелые кровопролитные бои с полчищами варваров XX века, немецкими фашистами, — рукопись Назиба Жиганова продолжается. — Он был на спектакле оперы «Алтынчэч» и сказал мне: «А ведь в образе пришельца-хана я узнаю современных фашистов, которые на своем пути сжигают, уничтожают все живое. Гибнут старики, женщины и дети».

Была зима 41-го года. Как-то утром я поднялся к нему. Мы жили в одном доме, в одном подъезде. (Жиганов имеет в виду третий подъезд дома №17 по улице Большой Галактионовской, ныне — Максима Горького, где в квартире №22 на первом этаже жила его семья, а на четвертом этаже в квартире №28 — семья Мусы Джалиля — прим. ред.). Его дочь, еще совсем маленькая, визжала от радости. От отца, который в одних трусах умывался ледяной водой, брызги летели по сторонам, задевая Чулпан. Передо мной стоял крепыш, мускулистый, с бронзовым отливом тела. Я попытался ущипнуть его. Ничего из этого не вышло: «Ого! Силен мужик!» На что Муса ответил: «Знаешь, надо быть сильным не только духом, но и телом. Кто знает, что нас ждет впереди. Пригодится...»

В союзе писателей, где были писатели не только из Татарии, но и москвичи, провожали Джалиля на фронт. Накануне отъезда ночью мы говорили с ним много и долго под лестницей нашего подъезда. Ему трудно было идти домой, он боялся разбудить любимую им еще совсем маленькую дочь Чулпан.

«Назиб, на фронте тяжело, пока враги нас теснят. Но, поверь мне, явление это временное. В конце концов, мы обязательно победим. Но жертв будет много...»

В старину был обычай, когда друзья расставались, они обменивались поясами. И мы обменялись ремнями. «Давай простимся, мало ли что ждет меня впереди. Но если мне придется погибнуть, моя смерть дорого обойдется немецким фашистам».

Они расстались в ожидании новых встреч и в предвкушении новых творческих замыслов. Но эта встреча друзей стала последней. Муса Джалиль не вернулся с войны.

В архиве композитора хранится последнее письмо поэта с фронта, датированное 9 марта 1942 года. Вот строки из него: «Дорогой Назиб! Я для тебя готовил один сюрприз: начал писать либретто для одноактной оперы, без хора, с 4 - 5 солистами, на тему Отечественной войны. Имею очень интересный сюжет. Театр его легко мог бы ставить на сцене и сейчас. Но в Москве не успел закончить, скоро закончу. Пришлю отсюда. Жди! Шлю сердечный привет Симе и Светлане. Я очень часто вижу вас всех во сне, скучаю по вам. В ушах у меня постоянно звучит музыка «Алтынчэч».

Партитура оперы «Джалиль», 1956 год

СМЕРТЬ ПОЭТА

Читаем на сайте «Казанские истории» о дальнейших судьбах двух друзей-единомышленников: «Джалиль на второй день войны отнес в военкомат заявление с просьбой направить его на фронт, а 13 июля надел военную форму. Он окончил краткосрочные курсы политсостава. Воевал на Ленинградском и Волховском фронтах в должности корреспондента армейской газеты «Отвага» 2-й ударной армии.

26 июня 1942 года старший политрук М. Залилов с группой солдат и офицеров, пробиваясь из окружения, попал в засаду гитлеровцев. В завязавшемся бою был тяжело ранен в грудь и в бессознательном состоянии попал в плен.

Для того чтобы иметь возможность продолжать участвовать в борьбе с врагом, Джалиль вступил в созданный немцами легион «Идель-Урал». В Едлиньске, около Радома (Польша), где формировался этот легион, была организована подпольная группа, которая устраивала побеги военнопленных. Поэт вошел в ее состав. Пользуясь тем, что ему поручили вести культурно-просветительскую работу, Джалиль, разъезжая по лагерям для военнопленных, устанавливал конспиративные связи и под видом отбора самодеятельных артистов для созданной в легионе хоровой капеллы вербовал новых членов подпольной группы.

В августе 1943 года гестапо арестовало Джалиля и большинство членов его подпольной группы за несколько дней до тщательно подготавливаемого восстания военнопленных. За участие в подпольной организации Муса Джалиль был казнен на гильотине 25 августа 1944 года в тюрьме Плетцензее в Берлине. О судьбе Джалиля долго не было известно никаких подробностей. В том числе даже ближайшим друзьям...

В 1942 году Жиганов завершил работу над оперой «Ильдар» на либретто Джалиля. Это была одна из первых советских опер о Великой Отечественной войне. Опера рассказывала о фронтовой дружбе».

В 1946 году МГБ СССР завело разыскное дело на Мусу Джалиля. Он обвинялся в измене Родине и пособничестве врагу. В апреле 1947 года имя Мусы Джалиля было включено в список особо опасных преступников. Но настоящие друзья Мусы — Назиб Жиганов и Ахмед Файзи — ни на миг не сомневались в том, что их товарищ погиб, оставшись верным Родине и Присяге. В память о друге они создают оперу «Шагыйрь» («Поэт»), в главном герое которой, Ниязе Уралове, легко узнавались черты и возможная судьба Мусы Джалиля. После 16 аншлаговых представлений в 1947 году на сцене Татарского театра оперы и балета спектакль был снят, а Жиганов и Файзи подверглись яростной атаке (по меткому выражению Жиганова) «дубовых» и «липовых» критиков. Авторов, в особенности Жиганова, обвиняли в «формализме» и в том, что они, «может быть, воспевают врага народа», ведь по понятиям тех лет пленение было равносильно измене. «Меня кое-куда таскали... Я и Ахмет [Файзи] позиций не сдавали. И, где можно, огрызались, в общем, защищали честь Мусы», — вспоминал позднее Назиб Жиганов.

Программа оперы «Джалиль» в Большом театр

«МОАБИТСКИЕ ТЕТРАДИ»

В 1946 году бывший военнопленный Нигмат Терегулов принес в союз писателей Татарии блокнот с шестью десятками стихов Джалиля, сообщает «Википедия». Через год из советского консульства в Брюсселе пришла вторая тетрадь. Из Моабитской тюрьмы ее вынес бельгийский участник Сопротивления Андре Тиммерманс. Он сидел в одной камере с Джалилем в Моабитской тюрьме. В их последнюю встречу Муса сказал, что его и группу его товарищей-татар скоро казнят, и отдал тетрадь Тиммермансу, попросив передать ее на Родину. Был еще один сборник стихов из Моабита, его привез бывший военнопленный Габбас Шарипов. Терегулов и Шарипов были арестованы. Терегулов погиб в лагере. Габбас Шарипов отбыл наказание (10 лет), затем жил в Волгоградской области.

В январе 1946 года в советское посольство в Риме турецкий подданный татарин Казим Миршан принес еще одну тетрадь. Сборник был отправлен в Москву, где след его потерялся. Сборник передали в министерство иностранных дел, затем — в МГБ, затем — в СМЕРШ. C 1979 года поиски этих стихов не дали результатов.

«Моабитская тетрадь» попала в руки поэту и писателю Константину Симонову, который организовал перевод стихов Джалиля на русский язык, снял клеветнические наветы с поэта и доказал патриотическую деятельность его подпольной группы. Статья Симонова о Мусе Джалиле была напечатана в одной из центральных газет в 1953 году, после чего началось триумфальное шествие подвига поэта и его товарищей в народное сознание.

Именно «Моабитская тетрадь» вдохновила Жиганова и Файзи на создание новой оперы о Джалиле. «Я целиком присоединяюсь к твоей мысли воссоздать то, что мы однажды сделали [оперу «Шагыйрь»]. Согласен также сделать многое заново», — писал Назибу Жиганову Ахмед Файзи в мае 1953 года. Понятно, что замысел друзей поэта не вызвал энтузиазма у власть предержащих. Назиб Жиганов вспоминал, что ему «очень мешали в создании оперы о Джалиле», а в одном из писем с горькой иронией рассказывал о некоем чиновнике, прямо запрещавшем ему писать оперу о друге Мусе: «Вот чудак, будто бы мое творчество от кого-то, тем более от него, зависит», — резюмировал композитор.

Сцена из оперы Назиба Жиганова «Джалиль». Народный театр, Прага, 1960 год

ТРУДНОЕ РОЖДЕНИЕ ШЕДЕВРА

Опера «Джалиль» рождалась трудно. Об этом Назиб Жиганов писал дочери Светлане в октябре 1955-го: «Тружусь над новым (совершенно) вариантом оперы о Мусе. Тема трудная. Очень трудно с либретто... Мое счастье в том, что я ни перед кем не несу ответственности за оперу. Так как работаю на свой страх, без всяких договоров». Помимо всего, были и собственно творческие сложности, главным образом вызванные тем, что и композитор, и либреттист поставили для себя очень высокую художественную планку. В мае 1957 года состоялась премьера «Джалиля» в Татарском театре оперы и балета в Казани. В июне 1959 года «Джалиль» был поставлен на сцене Большого театра СССР в Москве. В сентябре 1960-го «Джалиль» — уже на подмостках Народного театра в Праге (Чехословакия).

Опера Назиба Жиганова «Джалиль» стала тем произведением, которое впервые вывело татарскую профессиональную музыку на мировой уровень. К постановкам «Джалиля» в разные годы были причастны выдающиеся деятели отечественной и мировой культуры. Среди них — дирижеры Борис Хайкин и Фуат Мансуров; режиссеры Борис Покровский и Нияз Даутов; певцы Идеал Ишбуляков, Павел Лисициан, Ирина Архипова, Хайдар Бигичев. Несмотря на трудное рождение, именно опера Назиба Жиганова «Джалиль» на либретто Ахмеда Файзи стяжала заслуженную всесоюзную и мировую известность. Поэтому наш республиканский парадокс с присвоением оперному театру имени литератора, вроде бы работника совершенно другого «культурного цеха», после прочтения этой статьи, надеюсь, станет восприниматься с должным пониманием.