ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА

Уже будучи маститым композитором, Жиганов при всей своей невероятной музыкальной занятости нашел время для нескольких автобиографических рассказов. И лучше, чем он сам в своих миниатюрах, не передать того, что их автору пришлось испытать в детстве и юности.

Соленая простокваша и музыка

...К нам в детский дом стала приходить одна очень симпатичная старушка. Она нам играла музыку, о существовании которой я и мои друзья даже не знали, да и не могли знать. А играла она нам Моцарта, Бетховена, Гайдна... И эта старушка стала нас учить музыке. Учились, главным образом, девочки, а из мальчиков — один я.

Эта милая старушка полюбила меня и стала приглашать к себе домой. Она жила одиноко в маленьком каменном доме. В свое время она окончила с отличием Петербургскую консерваторию и получила Рубинштейновскую премию — рояль. Фамилию ее помню — Светчина, а вот имя и отчество забыл.

Она обещала, ежели я буду заниматься добросовестно музыкой, оставить мне все имущество, дом и рояль после своей смерти. Она верила в мои музыкальные способности.

Когда я приходил к ней — часто это было вместе с моим детдомовским другом Иваном Павловым, — она угощала нас соленой простоквашей. Я ненавидел эту простоквашу! Но она говорила, что это очень полезно и что она всю жизнь ест простоквашу только в соленом виде. И эта проклятая соленая простокваша отбила у меня всю охоту к музыке, и я перестал бывать у нее дома. А когда она приходила к нам в детдом, я убегал. Конечно, я не знал тогда, что ради музыки можно и нужно было все стерпеть... А она была чудной старушкой и, несмотря на свои 70 лет, ходила по детским домам и сеяла музыкальные зерна. И верила, что они взойдут...

Назиб Жиганов

Новогодняя елка

Кажется, это было в 1922 году. Нас, голодающих детей из Казахстана и Поволжья, спасая от голодной смерти, отправили в Смоленскую область. Группа, в которой был я, оказалась в местечке близ города Рославль, примерно в пяти километрах от него. Мы жили в бараках, в которых в 1914 году, во время войны, размещались солдаты. Каждый барак вмещал до 300 человек. Один из детдомов, находящихся неподалеку, под Новый год пригласил к себе на елку детей из нашего детдома. За нами (а было нас человек 30) прислали около 10 подвод, запряженных лошадьми. Одели нас, как могли, завернули в одеяла, и мы поехали в гости.

Вечер был морозный, пути — километров 12 - 15. Прибыли мы вовремя. Детдом, в который нас пригласили, занимал отличный двухэтажный дом, — бывший дворянский особняк. Приняли нас тепло. Меня как «пианиста» окружили особым вниманием. И старшие мальчики, затащив в какую-то дальнюю комнату, стали меня угощать куревом. Табак был самосад. Я кашлял, текли слезы, но не хотелось терять уважения старших, и я терпеливо выдерживал особое к себе внимание и курил эту гадость...

Начались игры, танцы, — в общем, веселились. Я играл всякие польки и другие модные в те годы танцы. Воспитатели были очень довольны, что мы приехали. А меня обнимали, целовали и говорили: «Ах, какой чернявенький, милый мальчик». Или: «Оставьте его у нас. Мы его будем беречь...».

Потом каждому из приехавших выдавали чудесные подарки, а я в это время играл, — импровизировал марши. Все были довольны, кругом царила детская радость. И в этой радости забыли одного человека, который весь вечер играл на фортепиано, веселил всех: мне не дали подарка... А моя детская гордость и мысли не допускала, чтобы сказать об этом кому-либо.

Нас опять одели и посадили в сани по два-три человека. Домой двинулись уже ночью. Я сел в самую последнюю повозку. В горле стоял комок, в глазах — слезы. На душе — мировая скорбь... Едем. Справа — темный лес, слева — бескрайние поля. Ночь. Ярко светит луна. Жутко: вдруг из леса выбежит волк! На одном из поворотов сани стукаются обо что-то, и я лечу головой в сугроб. Пока я, барахтаясь, вылезаю из сугроба, лошадь уже ускакала. Я кричу. Меня не слышат. А ведь на ногах — ботиночки, да и пальтишко на рыбьем меху. Я бегу, кричу, плачу, конечно. Жутко: теперь-то меня уж наверняка съедят волки... Доехав до деревни, наши воспитатели решили остановиться, — обогреть ребят. Стали считать — одного не хватает. Поехали искать и нашли меня, почти замерзшего, успевшего уже отморозить руки и ноги. Я как-то смутно помню, что меня оттирали снегом. Ну и оттерли, конечно... А что мне не дали подарка, я так никому и не признался — сказался характер.

Назиб Жиганов

Нажмите, чтобы увеличить

ТРОЕ НА ОДНОГО

Да, характера ему было не занимать!

Из многочисленных писем, которые он впоследствии получал от своих сверстников-детдомовцев, можно составить представление о том, как они относились к своему товарищу Назибу. Здесь уместно привести выдержку из того, что адресовал композитору в 1961 году его однокашник-коммунар Константин Сиротин (орфография письма сохранена): «Я помню многих товарищей по коммуне, может быть не всех помню по фамилиям и именам, но Вас, товарищ Назиб, я очень хорошо помню и видимо потому, что Вы были очень способным и не в одном каком нибудь развитии, а всесторонне. Вы замечательно учились в школе, хорошо рисовали, играли на музыке и были хорошим спортсменом. Напомню Вам некоторые моменты. 1. Вы никогда не катались на коньках и вот однажды вы встали на коньки и не больше как полчаса покрутились около здания коммуны (замерзшая лужа нам служила своеобразным катком), а затем пошли кататься на городской каток где уже Вам не было равных. 2. Однажды на Вас напали 3 или 4 хулигана кажется из колонии малолетних преступников с целью Вас избить, но Вы вышли победителем из этой неравной [схватки]».

А бойцовские качества Жиганову пришлось проявить в этом эпизоде на, так сказать, «политическом» поприще. Житель Уральска Николай Пименов, в конце 1950-х годов собиравший материал в архивах в качестве редактора сборника «Тридцать пять лет пионерской организации Западного Казахстана», установил, что Назиб был не просто одним из первых пионеров города, а ни много ни мало 30 ноября 1924 года открывал вторую городскую конференцию юных пионеров. Местная шпана, вероятно, попыталась перехватить лидерство и утихомирить ретивого активиста (подобное противостояние описал Аркадий Гайдар в повести «Тимур и его команда»: Квакины против Тимура). Что из этого вышло — описал очевидец.

Нажмите, чтобы увеличить

«ИДИ ТЫ В БАНЮ!»

Такие «политические» противостояния местного масштаба, очевидно, не были редкостью в жизни Жиганова, но, скорее всего, документально зафиксированы далеко не все. Забегая вперед, скажем, что нечто подобное, правда, уже без драки, с ним случилось в Москве, где он начал обустраиваться в 1934 году. Вот что пишет Жиганов своей будущей жене Серафиме Минеевой (орфография документа сохранена).

«Сейчас пишу это письмо после большого Скандала с начальником Внут. Дел нашего Района (бывш. ГПУ).

Спор был на почве моей прописки.

Видишь ли для того, чтобы прописаться, необходимо побыть в санитарном пропускнике и на основании взятой справки привить оспу и тогда тебя уже пропишут.

В крайнем случае нужно вымыться в бане. А я как раз шел из бани и мимоходом зашел в канцелярию. В канцелярии не хотят верить, что я был в бане. Ну тут я вышел из себя и начал крыть не разбирая с кем я имею дело. К моему удивлению, человек разговаривавший со мной, был ни кто иной как начальник ГПУ нашего района. Ну тут уж я не стал назад пятиться, а продолжал в начатом стиле свой «гнев» (!) Он начал угрожать мне, что со мной расправится иными средствами. Сперва мол выкину твои вещи, а потом уж найду средства и для тебя. Записал имя фамилию, в общем проделал всю необходимую в такие моменты процедуру. Дело кончилось тем, что мне даже не дали пропуска, ну тогда я не стал упрашивать. Тоже покинул негостеприимных работников комендатуры. Этим и кончилось дело. В общем ничего особенно страшного не ожидаю. Видал виды и угрозы гораздо хуже и то живу до сих пор...»

Что в имени твоем?

Алмазной твердости характер всегда опирается на высокую самооценку. Что думал о себе или, как сейчас модно, как позиционировал себя Жиганов?

Начнем с того, что на даче уже знаменитого композитора в Боровом Матюшино стояла замечательная погода: светило солнышко, вокруг — бор, сосны, и все такое. Но (надо же!) Назиб Гаязович начал-таки ворчать по поводу гречневой, его любимой каши, которую дочь поставила на стол.

— Рассыпчатая каша — это невкусно. Надо, чтобы была размазанная.

— Наоборот, это плохо, когда размазанная. Это недоваренная, как клейстер, — попыталась дискутировать Светлана.

— Нет, вот в детском доме...

И что-то зацепилось в беседе про детский дом, и дальше, дальше — так дошли почему-то до происхождения фамилии композитора. Как выяснилось, изначально она была совсем даже не Жиганов! В метрической книге, где есть запись всех детдомовцев, черным по белому значится: Назий Садыржиганов. Как произошла фамильная метаморфоза? Как Садыржиганов стал Жигановым?

Тому есть несколько версий. Первая — новая фамилия появилась потому, что паспортистка посчитала: маленькому и худенькому мальчишке не подходит длинная фамилия Садрижиганов (или Садыржиганов?), и ее просто «обрезали». По другой — в детском доме щупленького Назиба за игру для них на фортепиано подкармливали (не дали, по сути, умереть с голоду) сердобольные полукриминальные, из беспризорников, старшие детдомовские пацаны. Воры, в общем-то. А на жаргоне одно из значений слова «жиган» — вор... Отсюда и фамилия: воспитатели, мол, часто его видели в окружении детдомовских «жиганов». По третьей — маленький Назий рос озорным, шустрым, непоседливым; отсюда прозвище — «жиган», то есть «озорник», и из прозвища получилась фамилия. Есть и четвертая версия, наиболее красивая, а потому наиболее вероятная для творческой личности, каковой и является музыкант. «Джихан» — татарское имя, означающее «мир», «вселенная». А «Назиб» — «бесценный дар», то есть Бесценный Дар Вселенной. Вот так. Ни много ни мало. В подтверждение этой версии говорит и тот факт, что в документе, с которым будущий композитор приехал в Казань в 1928 году, сначала значился «Назий Садыржиганов», а потом выписка из метрической книги (в то время так назывался документ, удостоверяющий личность, паспорта появятся позже) подверглась «обработке». Когда уже в наши дни документ был увеличен в цифровом формате, то проявилось, что «Садыр» было зачеркнуто и другой рукой написано: «Жиганов». Возможно, это сам музыкант и сократил. Документы приняли, и дальше во всех делах и документах так и повелось: Жиганов Назиб. Из высших интересов и жизненных целей.

Или, скажем, брат Назиба — Джаляль Садрижиганов — был Георгием до 1949 года. А для сцены он вообще был Жорж Старжиганов, дирижер. Звучит!

Или «Джалиль» — означает «Великий»...

Это юношеское желание, максимализм, романтизм оказался не только простителен, но и тысячу раз оправдан.

НА ПЕРВОМ МЕСТЕ ВСЕГДА БЫЛА МУЗЫКА

Георгий Кантор, недавно ушедший из жизни известный казанский музыковед, летописец культуры, в прошлом профессор Казанской консерватории, член Союза композиторов России как-то назвал Жиганова «министром музыки». Имелось в виду, что монументальные заслуги и их высочайшие материальные и моральные оценки (звания, должности, премии и проч.) повлияли и на творчество, и на саму деятельность Жиганова, превратив даже его музыку в нечто «бронзовое». «Термин вроде бы хлесткий, эффектный, но на самом деле сути Жиганова не отражающий, — считает Алексей Егоров. — Может быть, такой стереотип в восприятии Жиганова сложился вследствие его государственной, общественной и организационно-музыкальной деятельности (руководство Казанской консерваторией, республиканским Союзом композиторов и т. д.). Да, иногда он принимал, что называется, непопулярные и даже жесткие решения. Люди обижались, считая их несправедливыми, но мотивы-то у него другие были! Не для того, чтобы быть «в струе» или самоутвердиться. У него приоритетом всегда стояли интересы профессии. А на первом месте всегда была Музыка».

Михаил Бирин

Фото Олега Маковского и из архива музея композитора Назиба Жиганова,
филиала Национального музея Республики Татарстан

Читайте также:

Назиб Жиганов: «А я в 1937-м учился. Когда окончил, расстреливать уже перестали...»