— Куда вы инвестировали деньги?

— Один миллиард долларов я вложил в нефтяные месторождения в Азербайджане, еще 160 миллионов долларов – в Мавританию, а в остальные страны — еще миллиард долларов. В Турции большой сельскохозяйственный бизнес: гранатовые и апельсиновые плантации, парники площадью один миллион квадратных метров. В Турции же построил отель. В Киеве и Лондоне у меня коммерческая недвижимость, в Казахстане в этом году начну добывать нефть. Оборот GCM Global — миллиард долларов.

У НАС С ПУТИНЫМ РАЗНЫЕ ВЕСОВЫЕ КАТЕГОРИИ

— Считается, что виновником ваших проблем является вице-премьер Игорь Сечин, который за эти годы только укрепил позиции. Не опасаетесь повторения истории?

— Я слышал такую версию много раз, но у меня нет никаких доказательств, что команда была дана от него. Я не могу этого утверждать. Я не думаю, что за проблемами "Русснефти" стоял он и что он будет это делать впредь. Мы общались с ним по рабочим вопросам, и ничего плохого от него я не видел. Весной 2007 года я случайно встретил его в администрации президента. Он сам ко мне подошел, спросил о делах и был очень дружелюбен.

— Ну да, а спустя несколько месяцев вам пришлось срочно продать "Русснефть" и уехать…

— Через несколько дней после продажи "Русснефти" я со своим товарищем ночью сел в машину, и утром мы уже были в Минске. По очереди за рулем сидели. В Минске меня уже ждал частный самолет, и я улетел.

— Отчаянный поступок. Ведь у вас была подписка о невыезде.

— Ну что делать! Глаза боятся, а руки делают.

— Проблемы с правоохранительными органами у "Русснефти" начались осенью 2006 года. В чем причина?

— Это был системный наговор. Думаю, сыграла совокупность факторов. Все как снежный ком росло не один год. С одной стороны, бурное развитие компании, рост запасов, агрессивное приобретение новых активов. С другой — мое этническое происхождение, вероисповедание, наконец, моя успешность без какого-либо административного ресурса. Все это — на фоне тлеющей войны на Кавказе, сложной ситуации в Чечне и Ингушетии. Сегодня я уже перестал все это анализировать, смысла нет! Я не хочу никому мстить. Впереди гордыни идут затраты, а тщеславие — самая дешевая монета в мире.

— На заседании Совбеза в 2005 году Путину показали список из российских нефтяных компаний, где "Русснефть" оказалась первой по приросту запасов. Говорят, Путина это сильно возмутило. Особенно учитывая тот факт, что часть активов "Русснефть" приобрела у опального ЮКОСа.

— Я в это не верю. Не хотели — не дали бы купить. И не думаю, что моя персона настолько интересна Путину. У нас с ним разные весовые категории.

Я БЫЛ С ОСЕТИНСКИМИ ДЕТЬМИ, А НЕ С ТЕРРОРИСТАМИ

— А еще возникала тема с финансированием боевиков.

— Да меня бы уже давно привлекли к уголовной ответственности, если бы я хоть один доллар отправил боевикам! И правильно бы сделали. За участие в освобождении заложников в Беслане я был приговорен боевиками по шариатскому суду к казни. Этот приговор — честь для меня. Я был с осетинскими детьми, а не с террористами. Это снимает все подобные вопросы.

— Есть еще версия, что Gunvor хотела получить экспорт нефти "Русснефти"?

— Нет. Это было бы невозможно. Мы всегда работали только с Glencore, все экспортные контракты были заложены.

— Вы объяснили продажу "Русснефти" беспрецедентным давлением на вас и вашу семью. Как это было?

— Возбудили 70 уголовных дел. Сейчас все они закрыты. Постоянно шли обыски у меня дома, у топ-менеджеров "Русснефти". За моим домом установили слежку. Под окнами посадили приставов, сидят, мерзнут. Я их пригласил подняться в дом, погреться и перекусить, а они — "не положено". Когда начинаешь переживать, болит сердце, мучают сомнения, без конца прокручиваешь в памяти слова, поступки, ситуации. Главные враги внутри нас… Меня до такого состояния довели, что я целых три месяца не думал о женщинах! (Смеется) Я не мог находиться в моей "Русснефти", пока там шли обыски… Уезжал в торговый центр "Фестиваль" на Юго-Западной, снимал кинозал, заказывал пиво, попкорн. Смотрел фильмы в одиночестве. Так же, как в детстве, когда на первые заработанные деньги скупил все билеты на последний сеанс и сидел в зале со своим школьным другом.

МЫ ОБЯЗАНЫ ПОМОГАТЬ ЧЕЧЕНСКОМУ НАРОДУ

— Может, ваше возвращение связано со сложной ситуацией на Кавказе? Медведев на совещании в Махачкале 1 апреля предложил бизнесменам — выходцам с Кавказа "тряхнуть мошной и потерять некое количество денег на финансирование родных республик".

— Не надо искать в моем возвращении никакого кавказского следа. Только решения судов и добрая справедливая воля президента и премьер-министра страны. Если президент считает, что надо тряхнуть мошной, то мне об этом скажут, но пока никто со мной это не обсуждал. Мой возврат в Россию никогда не связывали с темой Северного Кавказа, и ни один из руководителей региона, как я знаю, не участвовал в процессе моего возвращения. Я тратил на благотворительность в России по 50 миллионов долларов в год личных средств, в том числе и на Северный Кавказ. В Чечню в 2004-2006 годах я инвестировал десятки миллионов долларов и ни одну секунду об этом не пожалел. После трагедии, которая произошла в республике, мы обязаны помогать чеченскому народу.

— Если вас попросят пойти спецпредставителем по Северному Кавказу, вы согласитесь?

— Конечно, я это сделаю, если будет решение руководства страны. Но сам я этим заниматься не хочу, и никаких идей насчет этого у меня самого нет. Я бизнесмен и хочу заниматься бизнесом, мне еще надо отдать долги "Русснефти" в семь миллиардов долларов.

— Будете ли вы встречаться с нынешним президентом Ингушетии Юнус-Беком Евкуровым?

— Если Евкуров захочет, встреча будет. Но пока не планировал.

— Как вообще можно решить проблему Северного Кавказа?

— Должен быть системный комплексный подход в ближайшие 20 лет, от подготовки кадров до инвестиций в идеологию и культуру. Политическое условие: действие формулы, в которой знаменателем является закон, а числителем идеология, и не важно какая — религия, коммунизм, демократия или доллар. Если не работает знаменатель — формула мертва. На Кавказе есть земля, люди, которых нужно учить. Надо готовить кадры здесь и за границей, создавать рабочий класс, не существующий с момента развала СССР, растить трудовые ресурсы, которые будут производить продукцию, конкурентоспособную на рынке.

В 1991 году развалился Советский Союз, а когда что-то разваливается, тараканы лезут из щелей. Эта территория оказалась наиболее уязвимой. Я помню прекрасно, как это все было. В грозненских сизо и тюрьмах начался бунт: в декабре 1991-го на улицах оказались тысячи заключенных, в городе начались убийства и беспредел, захваты воинских частей, и оружие оказалось в руках у населения. На овощном рынке прямо на прилавке посреди фруктов и овощей продавались пистолеты и лимонки. На моих фабриках в Грозном работало 17 000 человек, и все они в один миг оказались на улице, когда в мае 1992 года мне пришлось закрыть все фабрики. Куда они пошли, оказавшись без хлеба и денег? А по всей республике полмиллиона людей выбросили на улицу. Конечно, будут бандитизм, похищения, терроризм.

— Но на восстановление экономики кавказских республик потребуются десятки миллиардов долларов.

— Но это надо делать. Другого выхода нет. Когда твой ребенок болеет, ты будешь покупать лекарства столько, сколько потребуется. Но главное другое: необходима нравственная сопричастность всех россиян к событиям на Кавказе. Москвич должен остро переживать за погибших от теракта в Назрани, а чеченец — за погибших в Москве.

Я понял, что боевики все равно обречены, когда много лет назад по просьбе РПЦ участвовал в переговорах по освобождению православного священника. Он не дожил до освобождения, погиб в плену, а террористы все равно торговались, пытаясь продать его тело за сто тысяч долларов. Это потрясло меня больше всего. Террористы тоже боятся. Они от страха кричат: Аллах с нами!

ПОДНЯТЬ ДОБЫЧУ ДО 20 МЛН. ТОНН

— Почему в 2007 году вы продали "Русснефть" именно Дерипаске?

— Я составил список из шести вероятных претендентов, а напротив каждого — четыре квадратика: деньги, административный ресурс, интерес к нефти и оперативность. И ставил плюсы и минусы. У Дерипаски было четыре плюса. Например, Газпром обладал и деньгами, и административным ресурсом, но долго тянул бы с оформлением сделки, да еще бы дисконт просил за налоговый риск. А мне нужно было быстро. И я сам к Дерипаске обратился. В итоге я выручил за "Русснефть" чистыми 2,8 миллиарда долларов.

— Правда ли, что посредником в сделке выступил Сулейман Керимов? Сначала "Русснефть" висела на его офшорах?

— Нет, неправда. Керимов был в курсе сделки, помогал мне и Олегу Дерипаске. Выступал гарантом.

— Участвовала ли Glencore в сделке?

— Разумеется, я получил от Glencore письменное разрешение на сделку. Glencore вложила в Россию 2 миллиарда долларов. Таких инвесторов надо уважать. По соглашению между нами Glencore либо должна была со мной выйти, либо выкупить мою долю в сто процентов. Она не сделала ни того, ни другого и осталась с новым партнером.

— А почему вы вернулись в "Русснефть"? Огромный долг, добыча падает, нужна вам была эта головная боль?

— У меня не было выбора. У нас с Дерипаской было соглашение: если в течение двух лет он не получает разрешение ФАС на сделку или происходит форс-мажор, я обязан выкупить "Русснефть" назад. На этом настоял Дерипаска. Он был уверен, что за три дня получит разрешение ФАС. Видно, кто-то не очень хотел пускать его в нефтяной бизнес, раз сделка так и не была одобрена ФАС. Я компенсировал Дерипаске потери за два года. Цена была договорной. Он же не получал дивидендов все это время.

— Если бы не было такого соглашения о развороте сделки, вы стали бы возвращать "Русснефть"?

— Нет. Смысла не было. Проще было бы создать новую компанию.

— Уже неделю работаете в офисе. Какие ощущения? Как обстоят дела в компании? За что первым делом взялись?

— Ситуация очень сложная. Добыча упала с 14,8 миллиона до 11,2 миллиона тонн, долги выросли с 2 миллиардов долларов до 7 миллиардов. Сегодня компания способна лишь обслуживать свой долг. Нужны нестандартные решения, неординарные мысли. Мы приступили к рефинансированию долга: продлили до 1 ноября погашение кредита Сбербанку на 14,7 миллиардов рублей, а полностью долг Сбербанку погасим до 2015 года. До конца этого года "Русснефть" только за счет внутренних ресурсов поднимет добычу на один миллион тонн, а к концу следующего года добыча компании составит уже 15 миллионов тонн. В ближайшие несколько лет планирую поднять добычу до 20 миллионов тонн, а прибыль довести до 1,5 миллиарда долларов.

Предполагаю, что в течение двух-трех лет "Русснефть" объединится с "Башнефтью" и появится большая компания с добычей 30 миллионов тонн нефти в год и запасами в один миллиард тонн нефти. В перспективе мы рассматриваем IPO объединенной компании. Какой у меня будет там пакет, станет понятно после оценки активов.

А пока мы присматриваемся к зарубежным и российским нефтегазовым активам. Через неделю может быть первая сделка, а в течение трех-четырех месяцев "Русснефть" приобретет еще несколько небольших компаний. Будем работать над повышением капитализации и снижением долга, сокращением затрат и себестоимости, но это не коснется зарплат сотрудников.

ИЗБЕЖАТЬ ДОМЫСЛОВ И РАЗГОВОРОВ

— И все же почему "Система" стала акционером "Русснефти"? Чтобы вас понадежнее пристегнуть? Или Евтушенков фронтирует крупного чиновника, с помощью которого решался вопрос о вашем возвращении?

— Никого он не фронтирует. Повторюсь: я сам предложил Евтушенкову стать акционером "Русснефти" при условии, что у меня останется операционный контроль. Это сильный, влиятельный и умный партнер, и мне выгодно слияние с "Башнефтью". Кстати, вопрос о фронтировании возникал. Я предлагал Евтушенкову оформить акции "Русснефти" на офшор, чтобы сделка прошла быстрее. На что он сказал: чтобы избежать домыслов и разговоров, надо оформить на публичную "Систему", где Евтушенков владеет более 60 процентами, остальное — у западных инвесторов. Поэтому сделка и затянулась на четыре месяца, мы хотели ее в январе завершить. Сейчас никто не скажет, что Евтушенков покупал акции не для себя, а для кого-то.

— А кому-то еще вы предлагали долю в "Русснефти"?

— Никому, кроме Евтушенкова. Я очень хорошо его знал, покупал у него раньше активы. Он сложный партнер, но очень порядочный. Мы с ним всегда обо всем договоримся.

— Почему именно 49 процентов?

— Это справедливо. У "Русснефти" долгов на семь миллиардов долларов, если бы долг был два миллиарда долларов, то я продал бы "Системе" 10 процентов. Я же считаю свои вложения, понимаю, что у компании еще 10 лет не будет дивидендов. Я сразу просчитал, что 100 процентов не потяну. Сбербанк, как крупнейший кредитор, получил еще два процента, они в залоге у "Русснефти" с правом выкупа через три года.

— Какие у Сбербанка и "Системы" права — по назначению менеджеров, по корректировке стратегии?

— Новый совет директоров (по пять от Гуцериева и "Системы" и по два — от Сбербанка и Glencore) еще не собирался. На первом же заседании эти корпоративные вопросы будут решены. Контроль управления останется за мной, "Система" и Сбербанк настояли, чтобы я сам назначал менеджмент. Я настаивал, чтобы финансовый контроль был за "Системой". Но Евтушенков отказался, он полностью мне доверяет, уговаривает меня возглавить "Русснефть". Но я пока этот вопрос для себя не решил.

— На какой компромисс вы в итоге пошли с Glencore?

— Предполагаю, мы с Glencore подпишем соглашение, по нему трейдер конвертирует долг "Русснефти" и пакеты акций почти всех производственных "дочек" в акции новой объединенной компании.

— Какую долю?

— Это станет понятно после оценки. Glencore и в объединенной компании будет заниматься продажей нефти и нефтепродуктов. Мы заключили с Glencore экспортный контракт с открытой датой, до момента полного погашения долга перед трейдером.

— Не оспаривает ли это "Система", не предлагает собственных трейдеров? С "Башнефтью", например, работает Letasco.

— Обязательное условие Евтушенкова и Грефа было в том, что все права Glencore должны быть учтены в полном объеме. Я буду только рад, если Glencore будет как-то участвовать в управлении "Русснефтью", но что тут делать? Долги делить? Мы сделаем большую международную компанию, если власть будет только равнодушно наблюдать. Больше от нее ничего не требуется.

НУЖНЫ НЕСТАНДАРТНЫЕ РЕШЕНИЯ, БЫСТРОТА, АГРЕССИВНОСТЬ

— В Москве у вас и вашей семьи много недвижимости — "Чайка плаза", Смоленский и Петровский пассажи, активы Моспромстроя. Есть угольные активы. Что-то собираетесь продавать?

— Я вообще ничего, кроме "Русснефти", не продавал, да и ее, как видите, вернул. И продавать не собираюсь. Все, что мы с братом Саит-Саламом и племянником Микаилом Шишхановым зарабатывали, мы вкладывали в недвижимость. Сейчас Саит-Салам строит крупнейший в мире торговый бизнес-центр на Варшавке — один миллион квадратных метров. Есть и другая недвижимость.