Биографический детектив «В гриме и без грима» Марат Тазетдинов написал незадолго до своей кончины

ПРЕДИСЛОВИЕ. ВОСПОМИНАНИЕ О МАРАТЕ

1960-е годы. Сейчас это время называют эпохой шестидесятников, эпохой надежд, осознания духовной сущности нашей страны. Страна строилась, возрождалась и... начинала дышать. Страна покоряла космос. Страна жадно читала, смотрела новые фильмы, слушала концерты.

И Казань тогда обретала новое дыхание. Помню, какое потрясение вызвали первый приезд Мстислава Ростроповича в Казань, концерты Эмиля Гилельса, Давида Ойстраха. Открытие в 1967 году актового зала консерватории, выступления Симфонического оркестра государственной филармонии, циклы исторических концертов Бородинского квартета в актовом зале университета — Казань бурлила водоворотом спектаклей, концертов, гастролей, событий. Людей, которые делали эту жизнь, а по большому счету служили искусству, было не так много. Среди них был Марат Тазетдинов.

Молодой энергичный директор Татарской филармонии обладал особым чутьем, и, может быть, поэтому к нему тянулись талантливые люди. В его кабинете постоянно толпились актеры, музыканты, о чем-то жарко спорили в клубах сигаретного дыма, там часто звучали гитара и стихи. Его самого часто можно было увидеть в зрительном зале театра им. Качалова, среди слушателей концерта, на выставке...

Открытие актового зала консерватории почти совпало по времени с приездом в Казань Натана Рахлина — великого музыканта, кудесника сцены. В филармонии закипела работа по созданию Государственного симфонического оркестра. Приглашение музыкантов, их устройство, организация гастролей, «выбивание» квартир — в гуще этой работы был Марат. А если он заражался какой-либо идеей, то вовлекал в нее сотрудников и всю команду, забывая подчас о времени, о каких-то насущных проблемах.

Эстрадный бум 1960-х породил много последователей знаменитой группы The Beatles. Если рождалось что-то новое на концертной эстраде, Марат тут же подхватывал порыв. Это он привез в Казань «Машину времени». Именно «в Казань, к Марату» приезжали Алла Пугачева и Геннадий Хазанов, Владимир Высоцкий и Михаил Жванецкий. Со всеми звездами эстрады он был на ты, потому что все они без исключения становились друзьями этого удивительно пылкого и радостного человека.

Это был прирожденный менеджер концертного дела. Думаю, первый в Казани. Именно таким он останется в памяти многих.

Татарская филармония 1960-х годов

...Впервые я попал в филармонию, когда она находилась на улице Николая Островского. Хорошо помню первую встречу и такой недоверчивый взгляд Марата. Он выглядел как пытливый следователь: «С чем ты пришел? Что тебя привело сюда?» Когда услышал, что я хочу играть сольные концерты, сначала не поверил, у него вырвалось: «А ты это умеешь?»

На слово он так и не поверил, пока не услышал меня на одном из концертов, где я играл с оркестром Натана Рахлина Третий концерт Бетховена. Может быть, после этого он доверил мне цикл органных концертов, которые впоследствии я играл много лет. Мы подружились... Много лет спустя он приходил ко мне в консерваторию, мы общались просто, без обиняков. Мне казалось, он хотел, чтобы его услышали.

Романтизм натуры Тазетдинова выливался в поэтические строки и песни

И был «еще один» Марат Тазетдинов. Поэт и бард. Романтизм его натуры выливался в поэтические строки и песни. В Казани изданы сборники его песен. Но большая часть их принадлежала кухням 1960 - 1970-х, на которых собирались друзья и единомышленники и где беспрестанно что-то обсуждали, спорили. И — пели. И он пел:

Извините меня, пожалуйста,
Я сегодня не в форме чуть-чуть.
Захлебнуться боюсь вашей жалостью,
Я исчезну куда-нибудь.
Проводите меня добрым взглядом.
Постарайтесь меня не ругать.
Я уйду, чтобы быть с вами рядом,
Я уйду, чтобы вас не терять.

Рубин Абдуллин, ректор Казанской государственной консерватории

ПОЧЕМУ К НАМ ПРИЕЗЖАЛИ? КОММЕНТАРИЙ РЫБАКА

Борис Рыбак, известный казанский адвокат, работал с Тазединовым в Татарской филармонии. Но идея обратиться именно к нему за небольшим комментарием к книге «В гриме и без грима» пришла не только и не столько поэтому: сам Борис Семенович — герой одной из глав детектива.

— К нам приезжали те, о которых соседи не могли и мечтать.

— Я тебе скажу, каким филармониям тогда доставались лучшие исполнители. Таких филармоний по Союзу было пять — Московская, Ленинградская, Киевская, Татарская и Кисловодская. Так что наша филармония была одной из самых мощных. Мирей Матье сюда приезжала (кстати, с оркестром Поля Мориа). Поляки, югославы — как нефиг делать. Но абсолютными хитами тогда были Пугачева и Высоцкий. У Марата на столе, под стеклом, лежала его телеграмма: «Подтверждаю гастроли в Казани с условием оплаты покупки песен». А как быть, в самом деле? У Высоцкого ставка — 9 рублей за концерт, у Пугачевой — 16... Поэтому Марат покупал у Высоцкого песни по 300 рублей за штуку. И Высоцкий поэтому приехал в Казань. Кстати, на целую неделю, по четыре концерта в день. Такого больше нигде и никогда не было.

— Что значит «покупал песни»?

— А ничего не значит. Я пытался у Марата это узнать. Акт, конечно, составляется на авторские права, но Высоцкий везде, где хочет, там их и исполняет. А Марат говорит: «Меня это не волнует». И он как правообладатель никуда не обращается. И это его дело. Такой был легальный способ более или менее заплатить артисту.

— Книга не просто документальна, она, как говорил Юрий Деточкин, своеобразный «отчет о проделанной работе». И она настоящий детектив. Значит, это правда, что на Тазетдинова серьезно наезжала наша прокуратура?

— Наезжали на всех. Директора, администраторы филармоний, сами артисты сидели сплошь и рядом. Саруханов сидел, Хазанова чуть не взяли... Но должен сказать: как Марата ни ловили — не смогли. Он всегда был спокоен, значит, у него и правда все было чисто. Я не был специально нанят, а работал у него на полставки, но он ко мне ни разу не обращался. Бывало, его зам что-то там консультировался, а он — нет. А вообще — читай у самого Марата, там все сказано...

Кстати, Марат о себе писал как об одном из героев книги. И легче это было сделать как бы со стороны — от третьего лица.

ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ

Сегодня начинаются в Казани концерты Володи Высоцкого. Заполучить его в Казань было непросто. Но вся возня в прошлом. Директор филармонии приехал на вокзал к приходу поезда «Татарстан». На вокзале — столпотворение. Кроме встречающих «родных и близких» — журналисты и фотографы.

Подошел состав. У четвертого вагона СВ особая публика — чиновники высоких рангов и блатные всех мастей, которыми Казань всегда была переполнена. Рыжий Володя Гольдман, администратор Высоцкого, спешит к директору. Сам Высоцкий, с трудом пробиваясь сквозь толпу репортеров, шел за своим администратором. Гольдман подошел к Тазетдинову.

— Марат, Володя хочет сначала проехать к тебе в филармонию, а потом уже в гостиницу...

Надо сразу оговориться, что обращение на «ты» и по имени в мире артистов естественно. Высоцкий, худой, с уставшими глазами, в неизменном джинсовом костюме, подходит, здоровается.

На свадьбе у Станислава Говорухина

Непроизвольно Тазетдинову вспомнился случай, когда его жене, Юноне Каревой, предложили сняться в небольшом эпизоде в фильме «Место встречи изменить нельзя»...

Съемки проходили в Одессе. Слава Говорухин, режиссер фильма, был в отъезде, и съемки эпизода проводил сам Высоцкий. Возвращаясь в гостиницу вечером, Юнона попросила Высоцкого помочь купить для Сережки джинсы.

— Подожди,— удивился Володя,— сколько Сережке лет? Я же на съемках «Вертикали» качал его на руках...

— Шестнадцать, Володя, уже на девчонок заглядывается...

Утром Володя заносит в номер Юноны джинсы. Юнона пыталась заговорить о деньгах, но Володя прервал ее, причем не самым корректным образом:

— Я твоего сорванца, мать, на коленях качал, а ты суешь мне деньги.

Извини, но джинсы еще сыроваты, но до Казани долетишь — высохнут. Ну, привет Сережке.

И только тут Юнона увидела, что Володя одет в спортивный костюм. Значит, ночью стирал свои джинсы.

...В филармонии, когда они остались одни, Володя, не скрывая неприязненного отношения к разговору, сказал:

— Понимаешь, Марат, ты мужик, и мне легко говорить с тобой на эту тему... Я нормально зарабатываю. Как все. На жизнь хватает, но когда Марина приезжает в Москву, я должен принять ее «на уровне», как она меня в Париже. Я от нее принял единственный подарок — машину. Ну, не мог отказаться.

— Знаю,— прервал его Марат, — а свой «жигуленок» подарил Славке Говорухину, и тот приклеился к машине.

— Так вот, чтоб сохранить перед Мариной свое реноме... А реноме мое ты знаешь — девять рублей с концерта...

Такие разговоры, к сожалению, директору приходилось вести со многими — с Пугачевой, с Окуджавой и другими. Злость распирала его за ту систему, когда с одного концерта во Дворце спорта сбор составлял двенадцать-пятнадцать тысяч рублей, а артисту, на которого люди шли и считали за счастье попасть на концерт, бросали жалкую подачку — одну сотую долю процента со сбора.

— Володя, мы же с Гольдманом договорились о песнях...

— Я об этом и говорю. Значит, можно будет продать тебе песни?

— Конечно. Но это лучше сделать сегодня. Пятница. Так что давай клавиры песен и тексты. К концу дня все оформим.

— Нет, Марат, клавиров не будет. Примешь пленку с мелодиями и тексты.

— По рукам.

...На книжной полке у директора лежит до сих пор кассета, записанная Володей 17 октября 1977 года. С этой полкой связана еще одна история.

В первый день после последнего концерта, по заведенной традиции, поехали к директору домой. Жили они с Юноной тогда на Театральной, 13. Как терпели их соседи — непонятно. Кто только из артистов не был в этом доме, и все ночью, после концертов. И в этот раз их было человек десять.

Володя повесил куртку и за Гольдманом прошел в комнату. Гостиная пестро и живописно обставлена. Директор тащил из зарубежных поездок всевозможные сувениры, скульптуры, маски. Володя целеустремленно прошел к книжному шкафу и встал, разглядывая полки. После непродолжительного молчания изрек:

— Что это такое?

Подошла Юнона.

— Ты о чем?

— Что это такое? — повторяет Володя и тычет пальцем.

— Медаль...

— Я вижу, что медаль! Кто сделал? Когда?

На медали размером с блюдце — Пушкин. Лицо злое, даже жестокое, совсем как демон.

— Это Пушкин, — объясняет Юнона, — сделала эту медаль наша подруга, художник по металлу Неля Севастьянова, кстати, москвичка.

Володя, заглядывая Юноне в глаза, ласково просит:

— Подарите, ребята, а...

— Володя, — объясняет Юнона, — нам ничего для тебя не жалко, но это подарок. Московский худсовет эту работу у Нели зарубил. Не «наш», мол, Александр Сергеевич, слишком злой. А на худсовет отливают заказ в двух экземплярах. Вот один она нам и подарила... Не можем, Володя.

— Две медали в мире, две медали в мире...

С этими словами Володя сел за стол. Посыпались тосты. Время от времени Володя бросал взгляд на злого Пушкина. Конечно, уговорил он хозяев, и подарили они эту медаль Володе. При этом Юнона ласковым голосом попросила:

Тазетдинов был прирожденный менеджер концертного дела. Именно таким он останется в памяти многих

— Володя, ты после последнего концерта сможешь приехать на встречу с казанскими артистами в Дом актера? Но это бесплатно...

Глаза у Володи вспыхнули, но он подавил настроение:

— Если ты надеешься, что я разозлюсь и верну медаль, — напрасно. Я разозлился, но медаль останется со мной. А в Дом актера приеду с удовольствием. Во сколько?

— Как сегодня. Где-то в двенадцать.

— Договорились, — бросил Высоцкий и больше к этому не возвращался...

Последний концерт Высоцкого в Казани. Во Дворце спорта вместо положенных пяти тысяч человек — все десять.

Самая большая трудность — это удовлетворить всех желающих попасть на концерт. Понятно, что в этих ситуациях «не рекомендуется» обижать никого из руководства — райком и райисполком, горком и горисполком, обком и Совет министров, МВД, прокуратура, министерства, госбанк и железная дорога, авиация, друзья и друзья друзей. И так бесконечно. И полезно не забывать, что концерты кончаются, а жизнь продолжается... Завтра надо будет жить не лично ему, директору филармонии, а всему коллективу в пятьсот человек. Поэтому в последний день гастролей секретарь на все звонки, как попугай, повторяет одну фразу:

— Директора нет, когда будет, неизвестно, звоните завтра...

Но сегодня система дала сбой. Заходит в кабинет секретарь и говорит:

— Марат Абдрахманович, возьмите трубку.

— Я же просил говорить, что меня нет.

— А он говорит, что есть.

Директор взял трубку и услышал до боли знакомый голос человека, которого уважал, как, впрочем, и многие деловые люди Казани:

— Привет, Марат, это Горлик. Мне нужны билеты...

— Олег Михайлович, клянусь, ничего нет...

— Оставь лапшу для других. Сейчас приеду, и вместе поищем...

Трубка запищала отбой. Марат снова просматривает свою бронь, прекрасно понимая, что там ничего нет, как в пустом кармане. Ладно, отдам свои места. Среди всех казанских корифеев, которых можно, а вернее, должно уважать за хватку и деловитость, таких как Зураб Хубулава, Володя Лемперт, Аркадий Козлов, братья Вайнштейны, Олег Михайлович выделялся своей напористостью.

Через несколько минут с шумом распахивается дверь, и в кабинет влетает улыбающийся Горлик. За спиной маячат две коротко стриженные шкафоподобные фигуры. Олег Михайлович командует им:

— Вы, мальчики, посидите пока в приемной. Если понадобитесь, позову.

Прошел в кабинет. Обнялись.

— Нашел, — говорит директор, — черт с тобой, забирай мои места в четвертом ряду.

— Ты что, смеешься? — К лицу Горлика приклеивается американская улыбка. — Мне нужно десять мест. Мы с друзьями решили культпоход устроить.

Улыбка покинула лицо директора, ее будто стерли тряпкой, как пыль с телевизора.

— Олег, да пойми ты...

Олег Михайлович с той же многообещающей американской улыбкой подходит к двери и ласково спрашивает:

— Может, мальчиков пригласить?

— Да брось ты этот цирк, Олег... Сейчас позвоню во Дворец спорта, может, Миша поможет...

— Вот это мужской разговор!

Пришлось поставить в партере дополнительный ряд. Это — директорская лепта в переполнение зала. Свою лепту вносят работники Дворца спорта и филармонии. У каждого из них есть любимая семья и хорошие друзья, которые, не попав на концерт, могут осерчать.

...Итак, последний концерт Высоцкого в Казани. Во Дворце спорта — переаншлаг. Десять мест в первом ряду партера пустуют: Горлик со своей «командой» в артистическом закулисном буфете. На второе отделение, когда будет выступать Высоцкий, «команда» появится в зале.

Неожиданно за кулисами появляются врачи «скорой помощи». Администратор поясняет, что Володе стало плохо. Почки. Директор бежит в гримерную. Володя лежит на стульях, лицо бледное, глаза закрыты. Врачи хлопочут. Гольдман уверяет, что все будет в порядке.

В антракте директор дозванивается до Дома актера, просит пригласить к телефону Кареву. В это время в кабинет заместителя директора Дворца спорта входит Высоцкий, слышит разговор.

— Передай привет Юноне, скажи, что сразу после концерта приедем.

— Володя, я хотел отменить встречу...

— Марат, пусть я там подохну, но я обещал — значит, должен.

С казанскими бардами

В Доме актера Володя сразу прошел на сцену.

— Добрый вечер, друзья. Здесь все свои? Ну, тогда можно немного расслабиться, похулиганить...

Выступал он около часа. К концу выступления к микрофону подошел Володя Гольдман:

— Друзья, я видел в зале магнитофоны. Если вы не желаете зла Володе, прошу пленки передать мне.

Потянулись люди к сцене. Собрали двенадцать кассет. Гольдман поблагодарил всех, а потом сказал директору:

— Молодцы. Я считал магнитофоны в зале. Все в порядке...

На следующее утро «порядок» напомнил о себе. Знакомый голос по телефону звучал холодно и казенно:

— Что это за встречи вы, Марат Абдрахманович, устраиваете по ночам?

С «конторой глубокого бурения», как в народе называют КГБ, шутить не рекомендуется. Директор объяснил, что была встреча Высоцкого с казанскими артистами, что пел он свой утвержденный репертуар.

— Не надо рассказывать сказки, Марат Абдрахманович. Сейчас мы слушаем этот утвержденный репертуар. Будьте на месте... Можете понадобиться.

Директор сидит. Ждет. Настроение не самое веселое. Звонок.

— Ну что сказать, Марат Абдрахманович, — тягучая пауза, — нам понравилось. Отдыхай, Марат, но о следующем таком мероприятии предупреждай...

Уже потом, после смерти Володи, окажется, что из квартиры Высоцкого его мама с друзьями сделала музей, где хранятся его любимые вещи. Каково же было удивление Марата и Юноны, когда на кухне, где Володя обычно писал свои песни, на полке, на самом видном месте они увидели медаль Пушкина. Внизу табличка: «Автор — Неля Севастьянова».

Позвонили Неле и рассказали всю эпопею с ее работой. Неля поехала в музей-квартиру Высоцкого, увидела свою медаль — и бегом в экспериментальную мастерскую по отливке произведений из металла. Спрашивает, не сохранилась ли форма отливки Пушкина. Рабочие смеются. Да мы их, этих Пушкиных, уже около тысячи продали. Вечером в гостиницу приехала Неля и торжественно вручила Юноне и Марату еще теплую медаль Пушкина.

АЛЛА ПУГАЧЕВА

Она прилетела прямо из Болгарии, где на конкурсе эстрадной песни завоевала золотую награду. Популярность ее выросла мгновенно. Первый свой хит — «Арлекино» — она как гвоздь вбила в каждого.

В сборной «солянке» много популярных артистов — Алик Писаренко, Феликс Дадаев, Клавдия Шульженко, а заканчивали концерт Алла Пугачева и ансамбль «Веселые ребята». Руководил этим коллективов Паша Слободкин, а Алла была солисткой.

Клавдия Ивановна выступила прекрасно, как всегда. Публика долго не отпускала ее со сцены. Но появилась Пугачева, и зал взорвался аплодисментами.

Клавдия Ивановна, которая готовилась отметить в тот вечер свой юбилей (и в номере ее гостиницы уже колдовал над кавказской закуской Феликс Дадаев), стояла в этот момент рядом с Маратом, за кулисами. В глазах гамма всех человеческих чувств — восторг, растерянность, наслаждение. После концерта за праздничным столом она не вспоминала имя Пугачевой, но чувствовалось, что она до сих пор под впечатлением от Аллы. Потом Клавдия Ивановна станцевала профессиональный «канкан», который не могут осилить многие молодые танцовщицы, и, конечно, заболела. На следующий день она не танцевала.

...Наутро звонит директор Казанского мехового объединения и просит привезти Аллу к ним на мехкомбинат, чтобы показать ей свою продукцию и, может быть, сшить для нее какую-нибудь шубу. Марат позвонил Пугачевой в гостиницу, передал просьбу директора объединения. В ответ слышит бодрый ответ:

— Марат, я бедна, как церковная мышь. Какого черта я поеду себя травить? Откажись.

Марат, естественно, никуда не звонит и «отбой» не дает: с женщинами не стоит торопиться... И действительно, через пятнадцать минут звонит администратор, который собрал эту «солянку» в Москве, Феликс Куц.

— Слушай, Марат, тут Алла говорит, что ее приглашают на меховое объединение. Может, мы без нее смотаемся?

Марат объясняет, что ждут Пугачеву, а не Куца, хоть он и великий администратор всех времен и народов. Феликс обещает перезвонить и действительно перезванивает, уже из номера Аллы. Алла уже желает ехать. Не покупать, конечно, а просто посмотреть.

Через несколько часов вся компания подъезжает к объединению. Вокруг — народ, в коридорах — народ. Уже узнали о Пугачевой. Неожиданно раздаются аплодисменты, которые сопровождают гостей до дверей генерального директора.

Что поражает в наших командирах производства — это зацикленность на своем хозяйстве. Даже такой умница, как Лемаев, генеральный Нижнекамского химкомбината, после выступления и обеда заставил артистов сделать экскурсию по заводу, на что Лева Лещенко моментально отреагировал, правда, не очень громко, чтобы не обидеть хозяина:

— Ну вот. За бесплатную тарелку супа мы обязаны знакомиться с химией, которую я и в школе ненавидел...

...И этот начал рассказывать о производстве, о сложностях с сырьем, о выставках. Марат принимает огонь на себя, объясняя ему, что скоро репетиция и времени в обрез. Оратор обиделся, но постарался скрыть это чувство за какой-то плоской шуткой. И вот, наконец, гостей доводят до выставочного зала. Глаза разбегаются от великолепия. Показывают шубу, сшитую для английской королевы. Цены космические. Норка, соболь, голубой песец, каракуль поражают красотой и ценой.

Алла с показным спокойствием проходит мимо великолепных экземпляров, как мимо чужих квартир, и останавливается. Подзывает Марата и Феликса.

— Вот такую штуку я бы приобрела...

Висит довольно симпатичный полушубок из хвостов норки. Цена — семьсот рублей.

Аллу обмеряют закройщики, записывают данные, и директор обещает в ближайшее время выполнить заказ.

В машине Алла поясняет:

— Понимаете, мужики, что происходит. Чтобы поднять цены на билеты, в мою программу вставляют какую-нибудь иностранку, мужиков мне не доверяют. На совковых артистов билеты до четырех рублей, а на импортных до семи. Разница есть? Она получает за концерт тысячу баксов, а я — шестнадцать рублей, а публика-то — моя. А после концерта я жду, чтобы эта «нагрузка» в своих шикарных нарядах уехала. Вот тогда и я в своих балахонах могу появиться перед поклонниками, готовыми стоять до утра.

...Шубку шили год. То сырья не было, то конец квартала. Наконец, злополучный заказ у Марата. Слава Аллаху, хватило ума прихватить мутоновую детскую шубку для десятилетней Кристины.

Марат отыскал дом на улице Горького, где жила Алла, довольно легко. У подъезда — куча детей. Портье, дежуривший на первом этаже, поясняет: каждый день так. Сегодня ребята из одного класса, завтра другие. Повезет — получат автограф Аллы.

С казанскими бардами и Булатом Окуджавой

Тазетдинов заходит в шикарную квартиру. Первое, что бросается в глаза, — барная стойка в гостиной, по тем временам вещь невиданная. Увидев его удивленный взгляд, Алла поясняет:

— Целый день, каждый час гости, артисты, журналисты, друзья, композиторы, поэты. И если принимать всех по русскому обычаю, с застольем, угощениями, — с ума сбежишь. Вот и придумала барную стойку. Дешево и сердито.

Хозяйка сама обслуживает гостей. Чуть коньячку и лимончик.

— Ну, показывай товар, купец.

Директор разворачивает полушубок. Алла набросила его на плечи и смеется:

— Передай своим м..., что, пока они это шили, Алла стала Аллой Борисовной и может позволить себе шубу из песца или соболя. А это сооружение верни назад. Даже задницы не закрывает.

Зато, увидев шубку для дочери, расцвела.

Следующий приезд Аллы в Казань запомнился надолго. Начались ее выступления во Дворце спорта — как всегда, при полных аншлагах. Пугачева уже была звездой номер один. В конце второго дня Марата разыскивает Женя Болдин, муж Аллы и руководитель коллектива, и зовет к ней в гримерную. Алла гримируется перед выходом на сцену и, увидев Тазетдинова в зеркале, говорит:

— Марат, тут ко мне обратились друзья из Польши. Не могут разместиться в гостинице. Поможешь?

— Сколько человек? — спрашивает автоматически, хорошо зная, что проходит очередной партактив, и мест в гостинице нет.

— Восемь. Свалились на голову. Но неудобно отказывать. Они нас принимали в Польше по высшему разряду.

— В одной гостинице не удастся. Сейчас займемся...

— Ладно, Марат, не напрягайся. — Она повернулась к Болдину. — Как наши музыканты устроились? По одному в двухместных?

— Как всегда.

— Предупреди их, что все после концерта переселяются и живут по двое, а освободившиеся номера — нашим друзьям.

Утром звонит Болдин. Голос скучный.

— Приезжай.

Марат летит в гостиницу. Алла сидит в номере растрепанная, совершенно больная на вид.

— Марат, переноси концерты. Сорвалась. Эта польская шляхта пришла благодарить меня с коньяком, ну и... Дай пару дней. Отдохну, приду в себя, и закончим концерты.

— Не получится. Дворец спорта занят. Еле эти сроки выцарапал.

— Ну, тогда отправляй нас сегодня в Москву, а концерты перенеси на лето. О сроках созвонимся.

Концерты перенесли, и они состоялись через четыре месяца. Зрители сдали всего тридцать билетов из пятнадцати тысяч. Алла сдержала слово.

Подготовил Михаил Бирин

Окончание следует.