Артем Абашев: «Рауфаль Сабирович сразу намекнул, что в театре все уже расписано...»

Выпускник Казанской консерватории Артем Абашев претендует на звание «Лучшего дирижера оперного спектакля»

«МОЙ МАЛЬЧИК! БЕРУ!»

— Артем, как вы занялись дирижированием? По первому образованию вы пианист, выпускник Казанской консерватории и лауреат нескольких международных конкурсов.

— Знаете, у меня просто в жизни есть определенное кредо или правило: я хочу делать то, что я хочу. А хочу я развиваться и идти вперед. За 11 лет жизни в Казани я исчерпал возможности для своего внутреннего обогащения. Сейчас мне — 32-й год.

— Начнем по порядку. Как вы оказались в Казани?

— Родом я с Урала — город Чайковский. В нем я не только учился музыке, но и играл в футбол, занимался горными лыжами. Начал фортепианное образование довольно поздно: лет в 14. Друзьями нашей семьи были супруги Овчинниковы — Евгений Аркадьевич и его жена Назиря, которая в свое время училась в Казани у Эльфии Вафовны Бурнашевой. Вот Назиря Овчинникова и посоветовала мне выбрать местом учебы Казань.

С третьего курса училища я стал наведываться к Эльфие Вафовне, и она сказала: «Мой мальчик! Беру!» С 2002 года эта женщина делала меня пианистом, по сути, музыкантом. Под ее присмотром все стало развиваться в каком-то совершенно диком темпе. Казалось, меня просто в ураган, в торнадо затянуло. Мне и сейчас непонятно, откуда у нее столько сил «выбивать» из своих учеников настоящий результат. Это была очень хорошая школа, теперь-то я понимаю ей цену. И, надо сказать, педагог меня особо никогда не щадила. Еще на стадии знакомства, узнав, что я занимаюсь и композицией, сказала: «В качестве хобби можешь позволить себе все что угодно, но если хочешь быть пианистом — надо сидеть за роялем».

Эльфия Бурнашева

— Какие фортепианные конкурсы есть в вашем портфолио?

— Результативным был конкурс Скрябина в Москве в 2008-м, у меня была четвертая премия, в финал не пропустили, но все равно я вошел в шестерку лауреатов этого конкурса. Была даже трансляция на канале «Культура». Потом я поехал на конкурс Скрябина в Гроссето в Италию, который, можно сказать, выиграл: мне присудили второе место при никому не присужденном первом. Потом у меня был Рахманиновский конкурс в Лос-Анджелесе, который я выиграл тем же образом — занял второе место — первое снова никому не дали. А потом все эти конкурсы начали мне уже, знаете...

Я не понимал, ради чего это делается. Концертов у меня от этого больше не становилось. Значит, либо публике это было не особенно интересно, либо действовали на этом поле, если уж говорить современным языком, другие рычаги. Не знаю. Наверное, мне просто, в конце концов, это стало неинтересно.

Казанская консерватория им. Жиганова

«Я ПЯТЬ ЛЕТ ПРОРАБОТАЛ В КОНСЕРВАТОРИИ НАСТРОЙЩИКОМ»

— По окончании консерватории преподавали?

— Нет. Я пять лет проработал в консерватории настройщиком. И хочу сказать огромное спасибо Рубину Кабировичу (Абдуллину — ректору Казанской консерватории — прим. ред.) за то, что в очень сложный момент моей жизни, когда я закончил консерваторию и не было возможности никаким другим образом зарабатывать, он меня к этому делу привлек. Да и обстоятельства так сложились: в свое время в Чайковском я получил этот навык, можно даже сказать, некоторое образование... Ездил даже на мастер-классы в Москву.

Не могу сказать, что для меня «настройщицкий» опыт был какой-то костью в горле. Я с удовольствием этим занимался. У меня было 20 инструментов, я ходил к шести утра на работу. Была, конечно, параллельно какая-то концертная деятельность, но все равно этих возможностей не хватало на то, чтобы чувствовать себя свободно...

Рубин Абдуллин

— С акцентом на что вы говорите «чувствовать себя свободно»?

— Сразу даже затрудняюсь сказать... Вот это дирижерское, оно же в голове все время сидело и постоянно мне напоминало о том, что фортепианный мир — он, конечно, очень широк, это целый мир, но он крутится на какой-то своей орбите. Помимо этого, я чувствовал, что есть огромное поле, космос симфонической и оперной музыки и, когда ты в нем оказываешься, уже не хочется никуда из него уходить. Постепенно я начал действовать в этом направлении.

В 2006 - 2007 годах практически каждую неделю мы с моим товарищем Сережей Симаковым, который сейчас живет и работает в Германии, мы ходили к Фуату Шакировичу Мансурову, сидели у него дома с утра до ночи, и он нам всякие вещи рассказывал и показывал.

— То есть руки вам «ставил» Мансуров?

— Ну я там все-таки скорее вольным слушателем был. Смотрел, что происходит, мотал на ус, но только пару раз вставал дирижировать. Теория, которую Мансуров нам рассказывал, стала как бы первым опытом понимания того, что такое это самое дирижирование и с чем вообще я собираюсь свою жизнь связать. Конечно, это было безумно интересно. Но в первый раз, собственно, за пульт я встал, когда Фуат Шакирович умер. В те годы я думал, что если хочу стать дирижером, то надо куда-то ехать и учиться. А поскольку кафедры в Казани не было, я уже переписывался с друзьями в Европе, чтобы ехать туда. В Государственном симфоническом оркестре РТ некоторое время вообще непонятно было, кто будет, что будет...

Фуат Мансуров

Но потом прошел слух, что его возглавит Александр Сладковский. А поскольку было хорошо известно, что среди музыкантов своего поколения он очень ценится и как дирижер, и как руководитель, я подумал: скорее всего, произойдут какие-то изменения в оркестре, очевидно, можно будет чему-то поучиться и здесь. Причем с перспективой встать за пульт. Собственно говоря, так и произошло. Кажется, в 2010-м я за пульт встал.

«В ТАТАРСКОМ ОПЕРНОМ ТЕАТРЕ Я НЕ ПОЧУВСТВОВАЛ НАМЕРЕНИЯ СО МНОЙ РАБОТАТЬ»

— В ГСО РТ? А как вас приняли музыканты?

— Это удивительно, но отчуждения, стены — ну это когда ты приходишь в оркестр, а там сидят люди, которые с самим Рахлиным играли, — я не почувствовал. Александр Витальевич (Сладковский — прим. ред.) сделал все для того, чтобы они меня приняли. Он подготовил наши отношения к тому, чтобы все прошло максимально гладко, — вот абсолютно его заслуга. Я же ничего не умел вообще! И когда в первый раз выходил к оркестру... Ой, сейчас с ужасом вспоминаю те ощущения: и руки страшно тряслись, и вообще кошмар.

Александр Сладковский

— Какие же программы вы успели сделать в оркестре у Сладковского?

— В основном большое количество татарской музыки, национальной. По сути дела, если я в 2010 году встал за пульт, в 2011 году летом я съездил на гастроли по республике. Было дано 8 концертов, если не ошибаюсь, и сыграна музыка татарских композиторов, впоследствии вошедших в «Антологию татарской музыки».

— Вникать в национальный симфонический слог не трудно было?

— Не могу сказать, что татарское мне чуждо. Я все-таки наполовину татарин. И дома я слушал национальную музыку: дедушка с бабушкой пели что-то, по телевизору татарскую эстраду показывали иногда — в детстве это все равно накладывало отпечаток. Бабушка вообще-то преподавала русский и литературу, ну а поскольку литература была ее профессией, у нее, конечно, было полное собрание и русской, и татарской литературы. Тукай, помню, на полках стоял.

Рауфаль Мухаметзянов

— Сейчас в Перми вы дирижируете «Пассажиркой» Моисея Вайнберга, «Сказками Гофмана» Оффенбаха, ассистировали Курентзису при подготовке «Королевы индейцев» — уникального проекта с музыкой Перселла, кроме этого, вы ведете как пианист балетные спектакли, где играете Каприччио Стравинского, Концерт Шопена... Бесценный кадр! А с Татарским оперным театром не пытались вести переговоры?

— Пытался. Я разговаривал с Рауфалем Сабировичем (Мухаметзяновым — директором Казанской оперы — прим. ред.), меня к нему приводил контрабасист их оркестра. Человека этого, к сожалению, уже нет в живых. Так вот Рауфаль Сабирович ответил: «Мы знаем, наслышаны, возможно, мы что-то сможем предложить...» Честно говоря, я не почувствовал намерения со мной работать, и, в конце концов, это подтвердилось. Рауфаль Сабирович сразу намекнул, что в театре все уже расписано: мол, не заставлять же тебя подносить ноты. Как-то вот так. Конечно, я понял, что неразумно рваться в Татарский оперный просто для того, чтобы когда-нибудь дали подирижировать.

Впрочем, к тому времени я уже имел предложение из Перми. Так что разговор был, пожалуй, формальностью.

Пермский академический театр оперы и балета им. Чайковского

«ПЕРМЬ — ЭТО МЕСТО, ГДЕ ТЫ МОЖЕШЬ РАЗВИВАТЬСЯ ТАК, КАК ТЕБЕ ЗАХОЧЕТСЯ»

— ...формальность формальностью, но, к сожалению, Казань — это очень субординированный город в смысле возрастных подходов. У меня ощущение, что здесь молодой художник (композитор, дирижер) не может быть интересным — не говорю уж великим — как раз в силу молодости. Ну а как в Пермь-то удалось попасть?

— Очень просто. Я позвонил Виталию Полонскому (главный хормейстер пермского хора MusicAeterna — прим. ред.) и сказал, что друзья, которые из Казани приехали работать сюда, сообщили мне о вакансии пианиста-...

— ...концертмейстера?

— Концертмейстера, да. Но при этом требовался человек, у которого за плечами имелась бы концертная практика и который мог бы участвовать в балетных проектах (вроде баланчинских «Рубинов», которые под ф. п. Каприччио Стравинского танцуются — прим. ред.), концертах камерной музыки, сольных концертах и т. д. Мне показалось это интересным не только с той точки зрения, что у меня будет возможность пианистической реализации, но и с прицелом на какое-то возможное дирижерское развитие.

Теодор Курентзис

Когда я приехал в Пермь как пианист, меня прослушали, сказали, что сделают определенное предложение. А уже во время собеседования с художественным руководством, в частности с Марком де Мони (генеральный директор по развитию Пермской оперы — прим. ред.), из информации в интернете и по своим каналам они узнали, что до своего к ним звонка я работал в Государственном симфоническом оркестре Республики Татарстан ассистентом Александра Сладковского.

После этого, собственно говоря, поступило предложение приехать на прослушивание и как дирижеру, несмотря на то что ставки свободной не было. Естественно, такое приглашение я с радостью принял и где-то через полгода, может быть, через четыре-пять месяцев приехал, выучив «Травиату» Верди. Провели открытую репетицию с певцами — определенный эпизод, длящийся около часа. И поступило уже официальное приглашение на работу в качестве концертмейстера Теодора Курентзиса, концертмейстера театра, в качестве солиста-пианиста, в качестве ассистента-дирижера. В четырех, так сказать...

Сцена из оперы «Сказки Гофмана»

— ...ипостасях. Поздравляю от души! Ну а работать-то вам здесь нравится?

— Конечно, мне было очень важно попасть в команду Пермского театра оперы и балета, в которой царит такой дух музыки. Кстати, подруги моей жены (она у меня певица, дирижерско-хоровое заканчивала в Казани), приехавшие сюда до нас, часто говорили: «Это место, где ты можешь развиваться так, как тебе хочется».

У Харуки Мураками есть «Страна чудес без тормозов», книга, которая... Вообще-то в ней он исследует сознание. Вот здесь, в Перми, я тоже как бы исследую оперное, вокальное, сюжетно-либреттное, режиссерское и другие типы сознания. И в это включен не только как музыкант, но и как человек. Я не могу одно от другого отделить, потому что здесь это происходит всегда и со всеми.

На репетиции

Эти репетиции с утра до ночи; эти ночные бдения, когда два месяца соединяешь две редакции «Сказок Гофмана» (от издательств Schott и Berenreiter — прим. ред.); эта радость, когда видишь хористов, феерически поющих, да еще и актерски запредельно играющих свои роли; когда учишься по жестикуляции Курентзиса каким-то правилам школы Ильи Мусина (великий петербургский дирижер-педагог, воспитавший плеяду блестящих дирижеров, включая Юрия Темирканова, Валерия Гергиева, Теодора Курентзиса — прим. ред.). Но самое главное здесь — это такое общение с людьми на музыкальные темы, что даже если мы просто сидим за столом, размышляем, придумываем, разговариваем, то получаем от этого невероятное удовольствие.