«В КАКОЙ-ТО МОМЕНТ ТЕБЯ ПРОСТО БАХАЕТ ПО БАШКЕ, И ДАЛЬШЕ ТЫ ВСЮ ДОРОГУ ПРОСТО ОФИГЕВАЕШЬ ОТ ТОГО, КАК ЖЕ ЭТО ЗДОРОВО!»

— В 2014 году ты прошла отбор и поехала в Токио на RBMA (Red Bull Music Academy — серия музыкальных воркшопов и фестивалей, которые начиная с 1998-го ежегодно проводятся в разных точках мира — прим. ред.). Знаю, что ты дала не одно интервью о своих впечатлениях от поездки, но, пожалуйста, расскажи для наших читателей еще раз — как там?

— Если в двух словах, то это просто потрясающая возможность, и я советую всем музыкантам подавать туда заявки. Если не взяли один раз, пробуйте снова, не сдавайтесь, то же самое утверждают абсолютно все организаторы академии. Когда было уже известно, что я еду, на какой-то московской вечеринке один друг сказал мне: «Говорят, что RBMA — это рай для музыкантов. Там крутая студия, все пишут треки в свое удовольствие и абсолютно счастливы». Я тогда подумала: что за утопия? Но на самом деле все примерно так и есть, и я даже не знаю, что вызвало у меня больший восторг — город Токио, где в 2014 году проходил воркшоп, само мероприятие, или то, какие люди мне попались и как это все было организовано. В какой-то момент тебя просто бахает по башке, и дальше ты всю дорогу просто офигеваешь от того, как же это здорово! Конечно, какими-то конкретными воспоминаниями было проще делиться, когда я только вернулась, сейчас помню уже только общую атмосферу.

— Все-таки RBMA — имиджевый проект энергетического напитка. Это как-то чувствовалось во время воркшопа?

— Когда я ехала туда, не питала никаких иллюзий: мне казалось, что это довольно коммерческая история, где явно крутятся большие деньги: они ведь привозят 60 человек на другой конец света и все им оплачивают. Там работает огромная команда — только в нашем заезде (всего их два) было занято не меньше 800 человек, а после того, как мы уехали, люди сменились, то есть в общей сложности больше 1,5 тысяч сотрудников. И все эти люди не просто отбывают срок — типа у нас очередной RBMA и нужно как-то выкручиваться. Они так же не спят, у них те же проблемы с дедлайнами, они все не менее творческие личности, чем музыканты, но, несмотря на это, делают свое дело очень четко и получают от этого удовольствие. В команде RBMA искренне любят творчество и людей, которые пытаются что-то сказать миру своим существованием. И у меня было ощущение, что вся коммерческая часть, которая, наверное, все же существует, просто ничтожна по сравнению с их нереальной энергетикой, заботой, стремлением сделать так, чтобы было круто. Каждый год они узнают по 60 новых талантливых музыкантов со всего мира, а потом всех помнят, всех поддерживают и курируют. Меня, например, несколько недель назад пригласили выступить с NV на фестивале Sonar (один из главных музыкальных фестивалей Европы, ежегодно проходящий в Барселоне в конце июня — прим. ред.), и я буду играть на сцене RBMA.

— Откуда взялось название NV?

— Я каждый раз думаю, что мне пора придумать нормальную расшифровку — типа No Vodka или чего-нибудь такого. Но пока ничего смешного в голову не приходит. Изначально это значило «зависть», по-английски envy. Проект появился даже раньше, чем Glintshake, и мы с Женей Горбуновым (Евгений Горбунов — музыкант, сооснователь группы Glintshake — прим. ред.) в шутку записали несколько треков в духе пост-R'n'B — в 2011-м такое было популярно. Мне тогда показалось, что назвать поп-проект «Зависть» будет очень смешно. Кстати, в Японии есть пост-хардкор команда с таким же именем, и они не единственные. Есть, например, какой-то очень стремный русский рэпер, у которого такой же псевдонимом (парень, прости меня, если читаешь это, но ты, правда, не очень!). Не удивлюсь, если в скором времени меня попросят поменять название проекта, но не знаю, как буду выкручиваться. А вообще мне всегда казалось, что зависть — отвратительное чувство, если я так назовусь, то вложу в псевдоним весь его негативный смысл и таким образом устраню зависть из своей жизни. Вот.

— Параллельно с NV у тебя еще группа Glintshake. Какой из двух проектов сейчас приоритетнее?

— На данный момент, наверное, все же NV — мне нужно доделать альбом, который уже почти готов. По уму его давно уже нужно было выпустить, дедлайн горит, но из-за долгих поездок я все никак не могу закончить работу. Недописанные песни мертвым грузом лежат у меня на сердце, а как известно, от всего надо периодически избавляться (смеется). С Glintshake ситуация обратная: нового материала нет, его надо срочно сочинять. Но сначала все же разберусь с NV.

— Нет идей по поводу чего-нибудь третьего?

— Глобальных нет. Я просто часто сотрудничаю со своими друзьями: например, мы пишем музыку с Ромой Кутновым — он, кстати, тоже казанец (Роман Кутнов — автор электронного проекта Nole Plastique — прим. ред.). Очень медленно, но пишем. Еще я недавно спела для Larry Gus — это чувак, с которым мы познакомились на RBMA. Но самая главная моя мечта на данный момент — это, наверное, сделать большой концерт NV с живыми музыкантами. Может быть, даже с небольшим оркестром. Хочу, чтобы получилась смесь музыки и театральной постановки, как у Лори Андерсон в 80-е, но это пока очень-очень далекая мечта.

«КРУПНЫЕ ЛЕЙБЛЫ СЕЙЧАС ВРОДЕ КАК УМИРАЮТ — НУ И ЧЕРТ С НИМИ»

— Ты говоришь: «Дедлайн горит». Это самодисциплина или тебя торопят издатели с лейблов?

— Сама себя тороплю. К сожалению, я не знаю, кажется, ни одного творческого человека, который делал бы все в срок. Такой, знаешь, захотел записать альбом, сел и быстренько все сделал! Пока сам себе не поставишь границы, можно до бесконечности что-то шлифовать, оттягивать, доводить до ума. Тем более у меня есть склонность впадать в адскую прокрастинацию на ровном месте, поэтому для меня собственный дедлайн — это очень важно. Но, к сожалению, сама я не очень умею его контролировать, поэтому альбома пока нет. И с лейблами, кстати, все тоже туговато.

— Ты уже знаешь, кто выпустит материал?

— Я думала, что знаю, но теперь почти уверена, что будет селф-релиз. Это долгая история, но если вкратце, то я устала ждать ответов. Тот же Larry Gas, который выпускается на лейбле DFA, сказал мне, что главное в общении с издателями — уметь ждать. Я решила, что ждать буду еще месяц, как раз пока завершаю альбом. Если за это время ничего не случится, плюну и выпущу сама. Но не зарекаюсь, ведь постоянно происходит что-то неожиданное. Месяц назад я еще не знала, что буду играть на Sonar, может, завтра мне придет письмо от лейбла с текстом: «Мы хотим вас выпустить». Я, конечно, была бы счастлива!

— Селф-релиз — это когда исполнитель просто заливает треки на свой сайт?

— Я, наверное, выложу все в Facebook и SoundCloud, а потом еще разошлю по музыкальным блогам. Так пару месяцев назад сделал мой друг из группы Interchain — в блоге, специализирующемся на электронной музыке, он получил хороший фидбэк (от англ. feedback — обратная связь — прим. ред.).

— То есть в нынешних условиях главная выгода от альбома — это фидбэк? Финансовой прибыли ждать не приходится?

— Если честно, я в коммерции полный ноль. Но я читала о том, как это в принципе работает: крупные лейблы сейчас вроде как умирают — ну и черт с ними, никто не расстраивается, потому что артисты и так всегда получали гроши с продаж. Хотя мне кажется, если ты начинающий музыкант, для тебя все равно будет здорово выйти на какой-нибудь лейбл. Потому что если это адекватный издатель, то он сделает тебе промо и разошлет твои треки и видео на все блоги. Сейчас невероятно много разного контента, поэтому крупные ресурсы фильтруют информацию, но если им что-то предлагает лейбл, который себя хорошо зарекомендовал, то они к нему прислушаются. Конечно, нужно изучать условия контракта — если твоя музыка продается, ты получаешь процент с продаж, с концертов, с букингов, но в то же время ты должен платить за промо и организацию. Поэтому многим моим друзьям с RBMA плевать на лейблы: их и так слушают и зовут выступать, а если они подпишут контракт, будут связаны по рукам и ногам — появятся жанровые границы, дедлайны, проценты.

— Для тебя музыка — то, что кормит, или ты зарабатываешь на жизнь чем-то другим?

— В идеале я стремлюсь к тому, чтобы музыка кормила. Но пока все получается комплексно, из разных мест. Вот все говорят, что нельзя распыляться, но я вижу, как это работает, когда один человек занимается сразу несколькими проектами. Например, помимо музыки у меня есть еще линия одежды WUT, которую мы придумали вместе с дизайнером Настей Ярушкиной. Я слежу за соцсетями и вижу, допустим, что пришло три оповещения о лайках от одного человека — со страниц Glintshake, NV и WUT. И я понимаю, что кто-то где-то про меня прочитал и решил посмотреть, чем я занимаюсь. Некоторые сначала натыкаются на одежду, а потом выясняют, что есть еще музыка, некоторые — наоборот. Поэтому в каком-то смысле музыка кормит. Но вообще я еще и иллюстратор, поэтому плюс ко всему рисую афиши и делаю какие-то шабашки по иллюстрациям.

«ИНОГДА Я ПРОСТО ОТВЕЧАЮ, ЧТО ПИШУ ПОП-МУЗЫКУ»

— Про Glintshake есть забавная статья в «Википедии». Ты читала ее? Знаешь, кто написал?

— Понятия не имею. Я заглянула туда года два назад, когда мы только появились, ужаснулась тому, что там все так ужасно написано, и решила, что больше никогда не открою. Потом мы даже обсуждали с ребятами из группы, что пора бы там что-нибудь поменять, но я не в курсе, сделали мы это в итоге или нет. С другой стороны, я вот думаю: кто-то же напрягся, собрал информацию, создал страничку... За это я ему безумно благодарна — у меня бы до такого точно никогда руки не дошли.

— Испытываешь какие-то особые чувства по поводу того, что про твой проект есть статья во всемирной энциклопедии?

— Никакого особого трепета. Это то же самое, как если бы кто-то создал про нас страницу на Last.fm. Только в «Википедию» можно вносить правки, а с Last.fm больше геморроя.

— Там пишут, что группа Glintshake исполняет музыку «в жанре гаражного, инди-, психоделического и панк-рока». Ты согласна с определениями?

— Я не люблю мыслить жанровыми категориями. Я понимаю, почему они существуют: люди привыкли навешивать ярлыки и давать определения всему на свете, ведь так удобнее ориентироваться в пространстве. Мне кажется, это довольно глупо, когда музыкант не знает, в каком жанре он играет, но в моем случае это именно так! Мы определенно делаем рок-музыку, потому что у нас гитары, хотя в наше время на гитаре даже техно можно исполнить. В самом начале, когда мы искали себя, у нас было много разножанровых экспериментов, но я бы не стала говорить, что мы играем гаражный или психоделический рок. Иногда я просто отвечаю, что пишу поп-музыку. Это тоже в какой-то степени правда. А вообще, как-то мы с ребятами в усталом бреду пришли к выводу, что на самом деле в мире есть только «фолЬк» и никаких других жанров (смеется).

— Когда тебя напечатали в журнале Esquire в рубрике «Красивая женщина рассказывает анекдот», тоже не было особого трепета?

— Я никогда не мечтала попасть в Esquire, но когда меня позвали, безумно обрадовалась. И фотография, которая стоит в журнале рядом с анекдотом, одна из моих самых любимых — меня тогда снимала замечательный фотограф и дизайнер Кристина Абдеева, на фотосессии работали крутые стилисты. Правда, в итоге они не напечатали тот анекдот, который я им отправила, а придумали что-то про Вовочку, я таких шуток вообще не знаю. Мне кажется, печатать анекдоты — это какая-то чушь, на бумаге они точно несмешные. Даже самый дурацкий анекдот можно рассказать весело, если у тебя есть какая-то харизма, но, к сожалению, я не умею рассказывать их ни устно, ни тем более в письменном виде.

— И что же ты им отправила?

— Анекдот про альтиста, который мне рассказал мой друг-флейтист. Инсайдерская информация: в мире академических музыкантов альтисты — это то же самое, что басисты в рок-группах. Над ними в оркестре все время шутят, что они, мягко говоря, недалекие. Но лучше не буду его рассказывать, а то еще вдохновятся и переименуют рубрику в «Красивая женщина ужасно рассказывает анекдот».

«МЫ ЗАШЛИ С ПАПОЙ В «ДЕТСКИЙ МИР», И Я СКАЗАЛА ЕМУ: ОСТАВЬ МЕНЯ, Я ХОЧУ ТУТ ЖИТЬ!»

— Сегодня везде пишут, что Glintshake — московская команда, а Шилоносова — столичный музыкант, но у нас про тебя все равно продолжают говорить «девочка из Казани». В какой момент ты почувствовала, что перестаешь быть «девочкой из Казани»?

— Это глупости, мне кажется, я до сих пор девочка из Казани! Конечно, я в Москве уже... хотела сказать, «уже три года», но что такое эти три года, учитывая, что до 22 лет я жила в Казани. Просто Москву иногда проще объяснить, на том же RBMA никто не понимал, что такое Казань. Но я помню, как в самый первый день, когда нужно было сделать самопрезентацию, я жутко переживала, меня пытался успокоить безумно крутой американский продюсер Om'Mas Keith. Чтобы я не нервничала, он меня отвлекал, выводил на разговор на самые простые темы — например, спросил, откуда я. Я ответила, что из России. Тогда он уточнил, из какого города. И тут выяснилось, что он был в Казани и диджеил в клубе «Эрмитаж»! Меня тогда просто разорвало: у этого человека на полках куча «Грэмми», он продюсировал альбом Фрэнка Оушена, который тоже получил всевозможные награды, и он знает мой родной город и говорит, что тут здорово. В общем, я считаю, что Казань — классное место, у меня нет ощущения, что я стала москвичкой.

— Зачем тогда ты уехала из этого «классного места»?

— В возрасте 12 лет я решила, что буду жить в Москве. Очень хорошо помню эти ощущения. Я читала книжку про московских ребят-детективов, и мне ужасно хотелось жить там, где они. В том же возрасте я впервые побывала в столице: это было перед Новым годом, мы зашли с папой в огромный предпраздничный «Детский мир», и я сказала ему: «Оставь меня, я хочу тут жить!» С тех пор я точно знала, что рано или поздно перееду, просто потому, что в городе есть такое классное место. Когда я заканчивала школу, намерение не ушло: я была уверена, что, даже если буду учиться в казанском вузе, все равно потом переберусь в Москву. Мне уже тогда хотелось заниматься музыкой, и я понимала, что там у меня будет больше возможностей.

— Если ты уже в старших классах решила выбрать музыку, почему пошла КГАСУ, а не в консерваторию?

— Когда я заканчивала музыкальную школу, весь преподавательский коллектив во главе с завучем и директором уговаривал меня поступать в музучилище, а потом в консерваторию. Но музыкалка в тот момент не вызывала у меня теплых чувств — я доучивалась через «не хочу». Я любила петь, любила хор, но ненавидела фортепиано, кроме того, мне хотелось нормально закончить общеобразовательную школу, выучить английский — у нас были очень сильные учителя языка. После окончания школы выбор пал на архитектуру: параллельно меня брали на журфак и романо-германскую филологию, но мне показалось, надо выучить что-то конкретное, освоить мастерство. Сейчас я не уверена, что стоило проводить в вузе все 6 лет, можно было смело уехать после бакалавриата. Но это мои личные несложившиеся отношения с архитектурой.

— Ты следишь за тем, что сейчас происходит в музыкальной жизни Казани?

— Все казанские музыканты, которых я знаю, — это мои друзья еще с тех пор, как я тут жила. Игорь Шемякин из Harajiev Smokes Virginia, Семен из YaineYa, Камиль и Алина из PTU — у них, кстати, в прошлом году вышел очень крутой альбом. За их творчеством я слежу. Есть еще ребята из промоутерского объединения kak?tak, которые привозят музыкантов и делают концерты, — они всегда рассказывают, если появляются какие-то новые люди.

«Я ТОЧНО ПРОТИВ ЛЮБОГО ПРОЯВЛЕНИЯ ЗЛА И НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ»

— Расскажи про свой бренд одежды WUT. Как появилась идея делать одежду?

— Суперспонтанная история. Моя подруга — дизайнер и фотограф Настя Ярушкина — пару лет назад заехала ко мне в гости в Москву. У меня на вешалке висело платье, на котором я сама нарисовала Эйфелеву башню — ничего особенного, но выглядело забавно, и Настя предложила сделать что-нибудь вместе. Это был момент, когда меня буквально накрыло: музыка ведь очень абстрактная вещь, ее не пощупаешь, а мне захотелось сделать что-то осязаемое и полезное. Мы обсудили кучу идей и решили начать со свитшотов с вышивкой. Потом был период, когда мне некогда было этим заниматься, но сейчас мы готовим новенькое — пока секрет, что именно. В нынешней кризисной ситуации, когда люди не могут позволить себе дорогие дизайнерские вещи, нам будет что им предложить.

— Вы производите большие партии?

— Мы не производство, поэтому наши свитшоты — довольно эксклюзивная штука. Первая линия была почти хендмейдом: Настя сама сидела вечерами за машинкой, меняла пяльца, заправляла нитки, это адский титанический труд. Рисунки не повторялись. Мы не можем выставлять нереальные цены, потому что мы не раскрученный бренд, но хочется сохрянять хорошее качество. Из старого у нас почти все закончилось — осталось только несколько свитшотов с надписями working class на рукавах и логотипом группы Stoned Boys, которые семплировали Корнелиуса Кардью (Корнелиус Кардью — английский композитор, создатель авангардного ансамбля непрофессиональных музыкантов Scratch Orchestra, в котором вместо музыкальных инструментов могли использоваться любые предметы — от стеклянной бутылки до куска металлической обшивки, был одним из создателей революционной коммунистической партии Великобритании — прим. ред.). Мы их тогда наделали больше всего.

— Этот интерес к рабочему классу означает, что ты придерживаешься левых взглядов?

— Я довольно аполитичный человек, как минимум потому, что в политике разбираюсь не очень хорошо, хотя хотелось бы. Но я точно против любого проявления зла и несправедливости. А толстовка с надписью working class скорее про дух рабочего класса, чем про политические убеждения. Для меня это тесно связано с увлечением музыкой Кардью и игрой в московском варианте Scratch Orchestra. Корнелиус Кардью был марксистом, но меня привлекает его идея о доступности музыки для простых людей. Сейчас в России это тоже актуально — у нас, конечно, есть музыка для всех, но она мне не нравится.

— Кому сейчас интересна авангардная академическая музыка, что за люди играют в московском Scratch Orchestrа? Вы ведь даже в Казань с «Великим учением» Кардью приезжали.

— Мне кажется, я поседела, пока пыталась вывезти эту толпу из Москвы (смеется). Сейчас нас человек 20 — есть и академические музыканты, и психологи, арт-критики. В августе 2013 года я пошла в «Гараж» на концерт современной академической музыки. После выступления Дмитрий Власик, который курировал программу, предложил всем, кто хотел бы исполнить «Великое учение» Корнелиуса Кардью, записать в список свои контакты. Тогда я ничего про это не знала и записалась то ли от скуки, то ли от любопытства. В итоге меня затянуло, люди стали приводить своих друзей, и ансамбль разросся до нереальных размеров. Мы собираемся у кого-то в гостях или в местах типа «Циферблата» порепетировать и попить чай. Но сейчас оркестр отошел от Кардью, многие ребята предлагают свои пьесы, высылают всем партитуры, мы их обсуждаем и, если нравится, исполняем.

— Кстати, как выглядит партитура «Великого учения»?

— Она написана по тексту Конфуция — это набор цитат и напутствий к действию. То есть это прежде всего текстовая нотация: например, там есть место, где требуется найти красивые звуки и во время исполнения пьесы играть их до тех пор, пока не начнешь ими наслаждаться. Это только одно из условий, таких там великое множество. Учение состоит из 7 параграфов, у каждого своя задача и свой смысл. Конкретные ноты в произведении встречаются довольно редко, иногда они выглядят, к примеру, как какие-то закорючки с длительностями. Вообще в какой-то момент мне стало казаться, что Кардью скорее великий дизайнер, чем великий композитор. Я сейчас внимательно изучаю его произведение «Трактат» — это 193 безумно красивых с графической точки зрения листа, каждый из которых выглядит как самостоятельная абстрактная картина. При этом все это — огромная нотация к произведению, не имеющая никаких текстовых объяснений. «Трактат» — потрясающая работа, которая меня сейчас очень вдохновляет как дизайнера.