Депутат Госдумы и богатейший бизнесмен Татарии Айрат Хайруллин распродает свою бизнес-империю и вкладывается в сельское хозяйство. Он рассчитывает создать лидера рынка, а заодно поправить российскую демографию.

"Секрет фирмы": Сейчас вы избавляетесь от многих своих бизнесов и все вкладываете в молочное животноводство. Откуда такой интерес к сельскому хозяйству?

Айрат Хайруллин: Вообще-то я с отличием закончил сельхозакадемию, хотя и экономический факультет. Мама у меня заслуженный агроном РФ. Так что некое внутреннее стремление к сельскому хозяйству было всегда. Можно сказать, я к этому всю жизнь шел, хоть и окольным путем.

СФ: А как так получилось, что по пути вы создали крупнейшую бизнес-империю Татарии и попали в "золотую сотню" Forbes?

АХ: Начну по порядку. В 1990 году, на предпоследнем курсе института, я съездил на разведку в Москву — торговля здесь тогда расцветала. Так что первые шаги в бизнесе я делал на ниве ритейла, а свой первый миллион долларов заработал в 21 год. Мы со старшим братом Ильшатом создали торговую компанию "Эдельвейс". И она очень быстро стала крупнейшей сетью в Казани, а может, на то время и во всей России — всего к 1996 году мы открыли 145 торговых точек. Параллельно с торговлей развивались производственные проекты. Проблема в том, что в России тогда ничего не было — нам приходилось, к примеру, ежемесячно привозить из Польши шесть-семь фур лимонада. Как-то это несерьезно. Так что в 1994 году мы напряглись и вложили более $1 млн в завод по производству газировки в полуторалитровых ПЭТ-бутылках. Не поверите, но он окупился на седьмой день работы. Похожая история с кондитерской фабрикой, с первыми молочными активами. Если бы не производство, то в наших магазинах было бы шаром покати.

СФ: Зачем создавать новые предприятия, когда наверняка можно было дешево купить старые?

АХ: Мне не довелось принять участие в приватизации, а большинство заводов пришлось строить в чистом поле. Например, в 1994 году я пришел к директору Казанского молочного завода и предложил: давайте создадим СП. С нас деньги и технологии, с вас — производственная площадка. Он посидел, посчитал и предложил нам меньше блокпакета. Это нормально? Пришлось нам первый молочный завод строить с нуля в 1995 году.

СФ: Но в пивном бизнесе, который до недавнего времени был основой вашей бизнес-империи, вы предпочли приобрести готовый завод?

АХ: Да, но мы увеличили объемы производства в несколько раз. Фактически создали новое предприятие. На "Красном Востоке" мне изначально захотелось выстроить цепочку целиком, чтобы ни в чем не зависеть от поставщиков. Я тогда первым среди российских пивоваров отказался от импорта солода и построил три солодовенных завода. Потом выяснилось, что и ячменя пивоваренного в стране нет — мы наняли немецких селекционеров, купили элеваторы и начали растить ячмень. Все делали сами: выращивали сырье, производили пиво и даже сбытовые программы построили собственные практически во всех регионах страны. В итоге за несколько лет захватили 75% российского рынка пивоваренного ячменя. Это оказалось настолько интересно и эффективно, совершенно другая была норма прибыли, чем в среднем по отрасли. Когда мы продавали пивной бизнес, к нам приехал представитель покупателя, старый пивовар. Ходил он по заводу и чуть не плакал. "Я,— говорит,— своих акционеров просил купить вот этот станок, вот это оборудование, они все жадничали, денег не давали. А здесь у вас есть все, о чем я всегда мечтал".

Коровий геноцид

СФ: Почему же в итоге вы все-таки продали в 2005 году пивной бизнес турецкой компании Efes?

АХ: Мне стало неинтересно. Бизнес развивается, пока ты им живешь. Иначе он начинает хилеть. В 2003 году я стал депутатом Госдумы и заместителем председателя комиссии по аграрным вопросам, то есть по закону не имел права управлять бизнесом. К тому же постепенно понял, что без пивоварения жить могу, а вот сельхозпроизводство увлекло с головой. Нельзя же создавать законы, не зная изнутри, как все работает. Я в этом детально разбираюсь — уже 1600 часов на своем вертолете налетал между нашими и чужими фермами. Опыт перенимал.

CФ: Ну и как, есть надежды на создание успешного бизнеса в традиционно упадочной отрасли?

АХ: Я искренне не понимаю, почему сельское хозяйство у нас принято считать "черной дырой". Готов с калькулятором наперевес доказать, что это не так. К примеру, инвестиции в птицеводство окупаются за три-три с половиной года, в свиноводство — за пять-шесть лет. Просто строишь современные производства, ни на чем не экономишь и точно выиграешь.

Правда, с молочным животноводством, которым мы занялись в 2003 году, все сложнее. Проблема в том, что в России вырезали стадо: у нас, например, сегодня коров в два с половиной раза меньше, чем даже после окончания Великой Отечественной войны — 9 млн на всю страну. Это же настоящий геноцид. Нам пришлось везти племенной скот из Европы. Некоторые чиновники экономического блока говорят: ну и черт с ними, с этими коровами. Но ведь такая позиция проигрышная. Посмотрите, в прошлом году изменилась конъюнктура на мировом молочном рынке. Каждый китаец выпил всего на 1 литр молока больше, но как это ударило по нашему рынку, как взлетели цены... И эта тенденция будет только усиливаться — меньше пить молока китайцы уже не будут. Мы заранее предвидели, что произойдет дефицит молока в мире, и вышли на этот рынок.

СФ: Коров нет, технологий нет. Занимались бы, как Сергей Лисовский, птицами или, как Игорь Бабаев, свиньями. Зачем идти в самый сложный сегмент рынка?

АХ: В молочном животноводстве у нас есть преимущество перед западными странами — это огромные площади земельных участков и то, что в свое время в результате коллективизации были созданы крупные хозяйства. Что такое сельское хозяйство в Западной Европе? Средняя ферма в Германии — 8 га. На самом деле какие-то серьезные высокопроизводительные технологии применить там просто невозможно. Поэтому я решил строить самые большие в стране мегафермы, которые никто и никогда у нас не строил. Представляете, прихожу я с этой идеей в 2003 году к своим менеджерам...

СФ: И что, как отреагировали?

АХ: Ну что, говорят, значит, будем лидерами. Ехать на Олимпиаду за бронзовыми медалями просто глупо. Так вот — сегодня в компании "Красный Восток агро" ("КВ-агро") функционирует уже восемь мегаферм, еще три строятся, и в каждой из них можно разместить до 7,8 тыс. коров. Эти фермы дают столько же молока, сколько 52 российские губернии вместе взятые. Вот вы давно были на обычной российской ферме? Представляете, как это работает?

СФ: С трудом.

АХ: На каждого работника в среднем приходится четыре-пять коров, в год одна корова дает 2,5 тыс. литров молока, потому что кормят плохо. Когда коров кормят плохо, у них начинается стресс. Корова — она как станок: может работать эффективно, а может не очень. И что такое мегаферма "КВ-агро"? Все предельно автоматизировано: компьютер показывает, какая корова в настоящий момент хочет быка, то есть ее нужно осеменять, у какой сегодня температура или болит нога. Благодаря такой опеке у нас есть коровы, которые дают 13 тыс. литров молока в год, обычно же 8,5 тыс.— в три раза больше, чем в среднем по стране. При этом пять доярок справляются со стадом из 6 тыс. коров. Производительность труда сумасшедшая. Я, между прочим, плачу своим сотрудникам больше всех в округе. Причем молоко европейского качества, из него можно производить самые премиальные продукты, например детское питание,— как раз то, в чем сегодня нуждается рынок.

Молочная диета

СФ: Вы хотите сказать, что рентабельность молочного животноводства выше, чем, к примеру, того же пивного бизнеса?

АХ: Цена оптовой реализации молока сегодня примерно 15 руб. за литр, себестоимость на "КВ-агро" — 5-6 руб. за литр. В этом году мы произведем молока примерно на 3 млрд руб., а прямые затраты на производство составят 1,5 млрд руб. Вот и получается, что EBITDA под 50%, если считать без инвестиционных затрат.

СФ: А если с ними подсчитать?

АХ: Тогда примерно в ноль, но у меня компания практически удваивается ежегодно. Самый маленький рост за последние пять лет был 68%. За это время я создал бизнес, который сейчас оцениваю в $1,5-2 млрд. Сельскохозяйственная отрасль производит добавочной стоимости столько, что другим отраслям и не снилось. Какое там пиво! Просто она сегодня требует очень больших инвестиций. Вот федеральный центр инвестирует в рамках госпрограммы за пять лет 550 млрд руб. в сельское хозяйство. Копейки! Одни только мы в свой бизнес уже вложили около 18 млрд руб.

CФ: Независимую оценку этого бизнеса получать не собираетесь?

АХ: Я перед менеджментом поставил задачу, что компания "КВ-агро" на будущий год будет выходить на IPO. И дело не в том, что мне деньги нужны — моя мечта именно обратить внимание российских инвесторов, насколько отрасль является финансово привлекательной и прозрачной.

СФ: Не слишком удачный опыт сельскохозяйственного первопроходца на публичном рынке — компании "Разгуляй", акции которой после IPO упали на 20%, вас не смущает?

АХ: Я человек открытый и все говорю в лицо. Я не считаю "Разгуляй" сельскохозяйственной компанией — они вышли на IPO с бизнесом по продаже зерна за границу и сахарным заводом. Это не совсем сельское хозяйство, они для нас не показатель. "КВ-агро" будет первым публичным игроком, который занимается только производством сырья, у нас не осталось своей переработки.

СФ: Почему, кстати? В прошлом году вы продали "Юнимилку" компанию "Эдельвейс-М", занимающуюся переработкой молока. Этот бизнес тоже наскучил?

АХ: Проблема в другом. По мере того как "КВ-агро" стала делать все больше молока и все лучшего качества, возникло желание продавать это молоко дороже. Но у компании "Эдельвейс-М", также принадлежавшей мне, было желание занизить цену. Налицо конфликт интересов. К тому же нам неинтересно становиться стратегическим игроком в переработке молока. Лидеры рынка ведь уже определились.

"КВ-агро" позиционирует себя в первую очередь как производитель сырого молока и племенных коров. Кстати, у нас сейчас самое большое племенное стадо в России — 70 тыс. голов. Себестоимость выращивания коровы 55 тыс. руб., а продать ее можно от 110 тыс.— опять рентабельность под 100% получается.

Демографический кошмар

СФ: Но даже после продажи "Красного Востока" и "Эдельвейс-М" у вас остались непрофильные активы. Какие компании еще вы контролируете?

АХ: Их так много. Надо вспоминать.

СФ: Ну вот, например, с розничной сетью "Эдельвейс" в Татарии что будете делать?

АХ: Продавать. Благословение на эту операцию менеджменту я дал. Сейчас компания приводит себя в форму, готовит отчетность. Интерес к активу огромный, так что в 2009 году, думаю, продадим стратегическому инвестору.

СФ: Как развивается девелоперский бизнес? Полтора года назад вы собирались построить первый в Казани небоскреб.

АХ: Девелоперский бизнес для меня скучен. Он очень понятный: взял деньги, построил торговый центр, сдал его в аренду, деньги капают. Этим может заниматься сегодня любой, у кого есть средства. Мне это не интересно. Я в жизни стараюсь заниматься тем, за что другие не берутся.

Проект строительства небоскреба — другое дело. Он интересный, но там ряд инфраструктурных проблем, нестыковок, согласований. Все эти грабительские сборы сводят инвестиционную привлекательность объекта на нет, а мы готовы потратить $200-250 млн. Без поддержки государства там не выйти на прибыль в разумные сроки — посмотрите, как Москва поддерживает проект "Москва-Сити".

СФ: Как вы отбираете объекты для инвестиций?

АХ: Когда речь касается инвестирования денег, которые принадлежат мне, я больше задумываюсь не о скорости их возврата, а об основательности, фундаментальности отрасли и ее востребованности. Я могу себе это позволить. Вот как сельское хозяйство — это очень фундаментальная отрасль. Я сегодня в состоянии говорить о ней часами. Хотя на самом деле можно очень легко и безрисково деньги заработать на строительстве жилья.

Но вы поймите главное: если мы потеряем сельское хозяйство, то потеряем страну. В обществе нарушен возрастной баланс, снижается количество людей детородного возраста и происходит вырождение страны. До 1993 года население России росло на 1 млн человек ежегодно, а сегодня сокращается на 600 тыс. И это ухудшение произошло после того, как нарушилось соотношение городских и сельских жителей. Сейчас люди рожают по двое-трое детей только в деревнях, в городе — дай бог одного-двух. В молочном производстве люди загружены работой круглый год: строить молочные фермы — значит создать в 50 раз больше рабочих мест, чем, к примеру, в зерновом производстве.

СФ: Почему вас так демография беспокоит?

АХ: Что такое вырождение страны? Это сужение нашего рынка. Емкость рынка — это количество людей, умноженное на их доходы. Нет людей — нет и рынка. Это кошмар.