Владимир Варнава: «Исторически так сложилось, что 10 лет назад интерес к современному танцу и тому, что я делаю, был другой, его было меньше. А балетный театр — это один балетный материал. Я по молодости очень злился на танцовщиков, что они не могут сделать то, чего я хочу» Владимир Варнава: «Исторически так сложилось, что 10 лет назад интерес к современному танцу и тому, что я делаю, был другой, его было меньше. А балетный театр — это один балетный материал. Я по молодости очень злился на танцовщиков, что они не могут сделать то, чего я хочу» Фото: © Сергей Пятаков, РИА «Новости»

«Папа мне всегда говорил: «Заплати деньги и поговори с умным человеком»

— Владимир, завтра на театральной площадке MOÑ премьера спектакля «Әңгәмә» / «Диалог», где вы заявлены в качестве хореографа. Чем вас, ставившего свои авторские балеты в Мариинке, работающего с Теодором Курентзисом и прочее, привлек этот проект — маленький спектакль в Казани на площадке вместимостью в сотню человек?

— Привлек Нурбек Батулла. Я сначала не был знаком со всей командой спектакля, а только с Нурбеком. И всегда было желание с ним поработать, потому что считаю его очень талантливым и интересным художником. И меня восхищает рост Нурбека за последние 10 лет, честно говоря. Я с ним знаком с тех времен, помню спектакль Адольфа Шапиро в питерском ТЮЗе имени Брянцева. Батулла был молодым артистом, который, будучи еще студентом, принимал участие в спектакле мастера. Наверное, он всегда тяготел к танцу больше в каком-то телесном проявлении. В любом случае это в нем было — смешение школ, баз. И мне очень понравилось, как за последнее время Нурбек по своим интересам сместился из драматического существования в сторону телесного, именно в сторону современного танца.

— Можно говорить, что у самого Нурбека Батуллы уже появилось какое-то собственное лицо как у хореографа?

— Во-первых, он приятный и умный парень и с ним интересно на эти темы болтать. И он ищет — ищет честно, и это самое главное. Я вижу честный поиск. Не для того чтобы обслужить зрителя, кого-то порадовать, а для того чтобы понять что-то о себе.

Владимир Варнава — хореограф, танцовщик, педагог.

• Лауреат высшей театральной премии России «Золотая маска» в номинации «Балет / мужская роль» (2011, 2014).

• Победитель конкурса молодых хореографов международного фестиваля современной хореографии «Context. Диана Вишнёва» (Москва, 2013).

• Лауреат национальной театральной премии «Арлекин» (2011).

Окончил ханты-мансийский филиал Московского государственного университета культуры и искусств в 2007-м. В 2008–2012 годах — артист балета Музыкального театра Республики Карелия, где исполнял ведущие партии в балетах классического и современного репертуара.

В качестве хореографа дебютировал в 2011-м балетом «Пульчинелла» Стравинского в Музыкальном театре Республики Карелия. В рамках «Творческой мастерской молодых хореографов» в Мариинском театре представил работы «Окно в середину зимы» (2013) на музыку Мередит Монк, Гевина Брайрса, Дэвида Ланга и группы Sigur Rós, «Сохраняйте спокойствие» (2014) на музыку Иоганна Штрауса и Антона Аренского, «Глина» (2015) на музыку Дариюса Мийо, Within (2017) на музыку группы Daft Punk для проекта «Мечтатели».

В 2017 году в Мариинском театре состоялась премьера балета Бориса Тищенко «Ярославна. Затмение» в постановке Варнавы. Среди других постановок — «Начало» (2012) на музыку Эрика Сати, «Плюс. Минус. Ноль» (2013) на музыку Арво Пярта, перформанс «Финмаркские дневники» для фестиваля в Киркинесе (Норвегия), «Шинель. Балет» (2013) Ивана Кушнира — совместно с Максимом Диденко, «Пассажир» (2013) на музыку Хенрика Гурецкого, Дьерта Лигетти и Skin& Soap — совместно с Максимом Диденко, «Девочка со спичками» (2013) на музыку Дмитрия Волкова, «Записки сумасшедшего» (2014) — совместно с Женей Анисимовым, «Каменный берег» (2015) Александра Карпова в Театре балета им. Леонида Якобсона, «Моцарт и Сальери» (2015) по мотивам кантаты Вольфганга Амадея Моцарта и Антонио Сальери, «Видение розы» (2017) на музыку Карла Марии фон Вебера и Александра Карпова, «Петрушка» (2017) Игоря Стравинского в Пермском театре оперы и балета им. Чайковского и Мариинском театре, «Айседора» (2018), «Ткани» (2018).

Прошел стажировку в труппе Каролин Карлсон, Франция. В качестве приглашенного солиста участвовал в спектаклях «Реквием» в Театре балета Бориса Эйфмана и «Заполнение пробелов» Русского инженерного театра «AXE». Автор и участник проектов и перформансов в России и за рубежом.

То есть я имел на руках только вот такой стремительно развивающийся вектор в виде Нурбека, а дальше приехал в Казань и познакомился здесь с Ромой Феодори, с которым не работал до этого. Художница Василина Харламова, драматург Дина Сафина, музыкант Ислам Валеев. В общем, ехал к одному человеку, а приехал к команде. Она вся замечательная, очень нравится коммуникация внутри — она совершенно не вертикальная, а наоборот, горизонтальная. Несмотря на то что мы все права делегируем Роме, но это происходит очень естественно, с доверием. Феодори смотрит, анализирует и с точки зрения именно режиссуры как-то нас собирает.

Я немного переживал, что буду делать свой спектакль, Василина — свой, более визуальный, Дина будет делать драматургию… И мы как лебедь, рак и щука растянемся в разные стороны. Но думаю, что все в порядке.

«Я сначала не был знаком со всей командой спектакля, был знаком с Нурбеком. И всегда было желание с ним поработать, потому что считаю его очень талантливым и интересным художником. И меня восхищает рост Нурбека за последние 10 лет, честно говоря» «Я сначала не был знаком со всей командой спектакля, а только с Нурбеком. И всегда было желание с ним поработать, потому что считаю его очень талантливым и интересным художником. И меня восхищает рост Нурбека за последние 10 лет, честно говоря» Фото: Василина Харламова, предоставлено театральной площадкой MOÑ

— Как вы формулируете собственную задачу в этом проекте? Почему хореограф Батулла позвал хореографа Варнаву в спектакль, где он является главным артистом и идейным вдохновителем?

— Я думаю, изначально Нурбек позвал меня тоже с целью познакомиться. Я не сомневаюсь, что Нурбек сам все эти танцы может поставить, но в этом и фишка, чтобы обогатить себя. А обогащаешься ты от получения новой информации, которая исходит либо из книг и обучающих материалов, либо из коммуникации с людьми. Папа мне всегда говорил: «Заплати деньги и поговори с умным человеком». В нашем случае — пригласи другого хореографа.

У нас происходит двухсторонний обмен идеями. И мы даже подумываем сделать что-то вместе. Я Нурбека приглашал выступить на гала-концерте #Stageplatforma, но он уехал по делам. А так хотелось бы сделать танцевальную штуку на двоих. Мне кажется, у нас в теории должно быть хорошее сочетание, потому что я беленький, европейский, светленький, а Нурбек такой смугленький и больше с неким азиатским внутренним градусом, напряжением, оттенком.

«Я не сомневаюсь, что Нурбек сам все эти танцы может поставить, но в этом и фишка, чтобы обогатить себя» «Я не сомневаюсь, что Нурбек сам все эти танцы может поставить, но в этом и фишка, чтобы обогатить себя» Фото: Василина Харламова, предоставлено театральной площадкой MOÑ

— В афише «Әңгәмә» / «Диалог» (Проект реализован при финансовой поддержке мнистерства культуры Российской Федерации. Грант предоставлен ООГО «Российский фонд культуры», — прим. ред.) заявлен как «спектакль-инсталляция».Это будет ближе к пластическому спектаклю в драматическом театре или скорее похоже на перформанс в галерее современного искусства? 

— Я думаю, что вообще жанр до сих пор еще определяется. Мне нравится, что работа очень свободная. В балетном театре я всегда чувствую некоторое напряжение, несмотря на то что люблю его и давно работаю. Это связано с довольно фиксированной и четкой партитурой. То есть если ты не попросил людей включить лампочку в каком-то месте, то ее никто не включит. А коммуникация у таких свободных проектов другая, я их делал, например, с театром АХЕ в последние годы, свои какие-то танцсабантуи. Здесь ты просто встречаешься с родными людьми, для того чтобы провести время с ними, и финальный продукт уже не имеет такого значения, потому что захватывает сам процесс.

26 и 27 ноября на театральной площадке MOÑ в Нацбиблиотеке РТ состоится премьера спектакля-инсталляции «Әңгәмә» / «Диалог». Авторы постановки определяют эту работу как «попытку определить татарскую национальную идентичность через творческий диалог отца с сыном».

Отправной точкой стали взаимоотношения актера и танцовщика Нурбека Батуллы, ставшего идейным вдохновителем этой работы, и его отца — народного писателя и общественного деятеля Татарстана Рабита Батуллы.

«Для меня каждый новый проект — это возможность разобраться с внутренними демонами. А этот проект еще и возможность поучиться у мастеров своего дела: режиссер, хореограф, драматург, художники и музыканты. У каждого есть чему научиться», — говорит Батулла-младший.

Интересно, что «Әңгәмә» / «Диалог» собрал звездный состав авторов, лауреатов национальной театральной премии «Золотая маска»: режиссер-куратор Роман Феодори (худрук Красноярского ТЮЗа), хореограф Владимир Варнава (в Мариинском театре идут его авторские балеты), драматург Дина Сафина, актер Батулла-младший.

Спектакль-инсталляция «Әңгәмә» / «Диалог» — это исследование глубинной памяти татарского народа и национальной идентичности в современном мире через частную историю, цель которой — в укреплении связи культуры прошлого и настоящего.

Проект инициирован творческим объединением «Алиф» и театральной площадкой MOÑ и реализуется с использованием гранта, предоставленного ООГО «Российский фонд культуры».

В данном случае в Казани у нас абсолютно экспериментальный процесс. Мы очень многое пробуем, много от чего отказываемся, переворачиваем: а давайте теперь все то же самое мы станцуем на двух-трехметровой лестнице. Конечно, в балетном театре это невозможно. Там ты говоришь: «Давайте все то же самое станцуем на лестнице». Отвечают: «Так, хорошо, на какой лестнице мне начать? На какую ступеньку спуститься в следующую секунду?» А тут просто — давайте попробуем на лестнице, и, собственно, артист, Нурбек, начинает это адаптировать. Работаем этюдным методом, он больше характерен для драматического театра, когда артист приносит какие-то наработки. Причем Нурбек довольно много несет всего. Повторяю: мы много от чего отказываемся, но при этом горшочек все равно варит.

— Это спектакль об отношениях отца и сына, но будет ли в нем какая-то история, сюжет, который смогут считывать зрители?

— Я уверен, что это не будет танцспектакль. Думаю, что все же у спектакля есть нарративная линия (не сказать, что прямо сюжет), и Нурбек вербально эту информацию о папе передает. Но также мы пытаемся использовать его ресурс — владение своим телом, чтобы он был менее обслуживающим, как в драматическом театре: а теперь танец официантов и идет музыкальный номер. Мы пытаемся убрать границы между тем, где он прямо, вербально передает информацию и где он невербально передает информацию телом. Этим мы занимаемся в третий период репетиций.

«Я уверен, что это не будет танцспектакль. Я думаю, что все же у спектакля есть нарративная линия (не сказать, что прямо сюжет), и Нурбек вербально эту информацию про папу передает» «Я уверен, что это не будет танцспектакль. Думаю, что все же у спектакля есть нарративная линия (не сказать, что прямо сюжет), и Нурбек вербально эту информацию о папе передает» Фото: Василина Харламова, предоставлено театральной площадкой MOÑ

«Татарская культура очень серьезная, большая и лично у меня как художника вызывает интерес»

— Также в аннотации спектакля заявлено, что «Әңгәмә» / «Диалог»  — это про поиски татарской идентичности, ее сохранение и прочее. Нурбек Батулла как раз один из главных героев современной татарской культуры, но многие люди из команды, делающей спектакль, с татарской культурой не связаны. Это не было для вас трудностью?

 Надо сказать, что татарская культура очень серьезная, большая и лично у меня как художника вызывает интерес и всегда вызывала. Я к Олегу Ивенко на фестиваль #Stageplatforma приезжал множество раз в Казань, я бы вообще хотел сделать что-то специфическое с акцентом на татарскую культуру, потому что мне это интересно. Плюс опять же Нурбек довольно мощное ядро, представитель этой культуры, потому процесс становится еще интереснее. Это не человек, который просто вырос в Татарстане, ну и какое-то имеет к нему отношение — родители по-татарски не говорят, извините, я танцор… Нет, их семья — плоть от плоти татарской культуры, их отношения с отцом — сердце, из которого спектакль растет. Мне все это безумно интересно, плюс у меня есть такой замечательный проводник этой культуры.

— Не могу в данной связи не спросить вас, как человека, связанного с Мариинским театром. Есть татарский балет Фарида Яруллина «Шурале», который много лет идет в театре имени Джалиля и Мариинке. Почему он так прижился в Петербурге? Вы сами танцевали в «Шурале»?

— Я не танцевал в «Шурале». Во-первых, балет очень яркий, сказочный, но в то же время довольно крепкий. В нем нет ощущения, что ты смотришь… Ты, конечно, ловишь себя на том, что смотришь некую старую форму спектакля, но Леонид Якобсон — талантливейший хореограф, который и сегодня актуален. «Спартак» Якобсона мне нравится в разы больше, чем «Спартак» Григоровича, хотя как-то принято, особенно в балетном сообществе, по-другому расставлять приоритеты. Я себе отдаю отчет в том, почему так получилось. Потому что «Спартак» Григоровича связан именно с балетной техникой, там много прыжков, маскулинности, людям нравится это танцевать. Но «Спартак» Якобсона в этом плане смотрится... Если я смотрю с позиции хореографа, для меня он более интересный, насыщенный, погружающий. Там по режиссуре и по иллюзии, которую спектакль создает, сильно выше. Это, надо сказать, свойство Якобсона — создавать другое измерение, иногда пользуясь академическими и, казалось бы, устаревшими приемами, но фишка в том, что это работает. Там есть банальная арка, из которой люди бесконечно выходят, она повернута на три четверти к зрителю, и публика обманывается, не зная, сколько там людей заряжено. Они делают парад, заходят за кулису и выходят по кругу еще раз. А у тебя ощущение бесконечного марша. Банальный, простой прием, но он работает.

А у Григоровича бутафорские цепи. Я вижу, что они картонные, ненастоящие. И в его спектакле очень много такого — в общем, невечные приемы. Не хочется наезжать на мастера, но в моем приоритете — балет Якобсона. Вообще, я считаю Якобсона недооцененным хореографом в нашей стране и безумно интересным.

Владимир Варнава танцуя буквально каждым мускулом, он показал трагедию героя песни Александра Вертинского Piccolo bambino, того самого, кто «был другом Магдалины, только другом, не мужчиной» Владимир Варнава, танцуя буквально каждым мускулом, показал трагедию героя песни Александра Вертинского Piccolo bambino, того самого, кто «был другом Магдалины, только другом, не мужчиной» Фото: «БИЗНЕС Online»

— В общем, татарская культура должна быть благодарна хореографу Якобсону за «Шурале».

— Можно так сказать. Тут еще такой фактор влияет: Якобсон — петербуржец, и, думаю, это дань уважения Мариинского театра ему — сохранение спектакля в репертуаре. Помимо того что у них есть в репертуаре классный большой спектакль, они еще к нему чуть более трепетно относятся, потому что понимают: «Шурале» в Мариинке — это петербургский спектакль.

И плюс опять же, возвращаясь к тому, что татарская культура очень яркая, богатая и многообразная, она хранит в себе несколько разных сочетаний. Какие-то вещи остались от язычества, а также система ислама. Все это миксуется в интересной, сказочной форме, она действительно тебя развлекает. Современный танец, возможно, сейчас пытается иначе переосмыслить момент развлечения зрителя, но там он довольно конкретно и буквально представлен. Мы должны понимать, что это было, во-первых, очень давно, во-вторых, имеет место быть сегодня. Потому я этот спектакль люблю.

Ну и главный герой, сам Шурале, действительно экстравыразительный и по пластике, и по характеру. Я думаю, что любой артист, в котором есть страсть, с удовольствием за эту партию берется. Партии бывают разные, где-то надо меньше характера и больше школы, поддать благородной крови. В данном случае это вкусная, аппетитная партия.

«Я к Олегу Ивенко на фестиваль #Stageplatforma приезжал множество раз в Казань, я бы вообще хотел сделать что-то специфическое с акцентом на татарскую культуру, потому что мне это интересно» «Я к Олегу Ивенко на фестиваль #Stageplatforma приезжал множество раз в Казань, я бы вообще хотел сделать что-то специфическое с акцентом на татарскую культуру, потому что мне это интересно» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Находясь в зале, я не смотрю конкретно спектакль, а вступаю в диалог с его автором»

— Еще один повод для вас приехать в Казань — фестиваль #Stageplatforma Олега Ивенко. Как вы оцениваете его усилия по внедрению в умы казанских зрителей, привыкших к балетной классике, современной хореографии?

— Если могу позволить себе оценивать, то оцениваю на пять с плюсом! Признаться честно, возможно, в первый год я был в этом проекте исключительно из-за добрых отношений с Олегом, он позвал меня, я приехал. Но сейчас еще на фестивале в прошлом году я как-то прикипел, очень сильно расположился. Несмотря на то что это по-прежнему балетный гала, но посмотришь на Машу с Марселем Нуриевых, на себя, номера Александра Могилева и понимаешь, что в этом довольно много смелого эксперимента. Особенно для публики, которая привыкла ходить на ту политику, которую ведет театр имени Джалиля. Театр в Казани не ставит современные балеты, не очень интересуется современным танцевальным искусством, это очевидно.

Я вижу, что на сцене во время гала #Stageplatformа происходят очень важные вещи, именно эксперименты, неважно, удались они или нет. Олег делает смелые вещи. Он берет музыку, которая, наверное, не слишком соответствует вечеру, какой-то мальчишка с барабанами… И в этом складывается какой-то ритм, идея преемственности, своя идентичность у этого гала-концерта. Каждый гала все равно берет хореографа за руку — это Габышев, Могилев. По-моему, подобное дорогого стоит. Я не знаю таких примеров, чтобы они происходили в театрах.

Если какой-нибудь бывший солист Большого театра или неважно какого устраивает гала, все равно это часто делает в «безопасной зоне» — давайте вы станцуете «Призрачный бал», дуэт из «Спартака», потом еще Мауро Бигонцетти ставил номер 20 лет назад, давайте его станцуем, там минималистичный свет, мы разденемся по пояс, и все будет… Олег, мне кажется, мыслит по-другому. Неконъюнктурно. Конечно, он пытается выстроить с аудиторией понятную коммуникацию, дорожку, чтобы они не были сильно шокированы, но вместе с тем делает это довольно легко и свободно.

Монстры внутри: «Личности Миллигана» – гуманистический триллер-балет в Казани

— В этом году на #Stageplatforma была мировая премьера балета «Билли Миллиган», ваши впечатления?

— Впечатления самые теплые, смотрел с открытым сердцем. Радуюсь всем инновациям, приходящим в казанский театр последнее время. Находясь в зале, я не смотрю конкретно спектакль, а вступаю в диалог с его автором (всей командой), цель не в том, чтобы употребить арт-продукт, а в том, чтобы узнать людей, познакомиться с их способом размышлять. Отсюда ничего критичного или хвалебного сказать не могу. Лишь только то, что очевидно: ребята работали искренне. За что уважение и любовь.

— Когда все-таки современная хореография перестанет быть диковиной для российских региональных театров оперы и балета?

— Я давно не работал с региональными балетными труппами, для своих проектов чаще беру артистов из Москвы и Питера — из Мариинки, Стасика, Большого. У этих людей все равно сознание уже другое, надо принять, что у балетных танцовщиков в столице, несмотря на общую законсервированность, мозги сильно раздвинуты в другие стороны. И то, что у Олега они танцуют в «Билли Миллигане», об этом свидетельствует. Они хорошо танцуют, координируют, с ними можно говорить (тут потише, тут погромче) не только категориями «тяни стопу» или «ты неверно исполняешь этот элемент».

«Я вижу, что на сцене во время гала #Stageplatformа происходят очень важные вещи, именно эксперименты, не важно, удались они или нет» «Я вижу, что на сцене во время гала #Stageplatformа происходят очень важные вещи, именно эксперименты, неважно, удались они или нет» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Я по молодости очень злился на танцовщиков»

— Вы сейчас меньше работаете с театрами оперы и балеты. Но служите в каком-то качестве в Мариинке?

— Я чуть-чуть успокоился. Никогда не служил в Мариинке, но делал там спектакли. Всего с миниатюрами сделал 5–6 постановок продолжительностью от 20 минут до 2 часов.

— Вы следите за ними? В репертуаре Мариинского театра числятся и «Ярославна. Затмение», и «Дафнис и Хлоя»…

— Я не слежу, у меня не получается. «Ярославна» с «Дафнисом» — очень разные спектакли. «Ярославна»… Я был очень молодой, какого-то языка и осмысления того, что делаю по языку, на тот момент не наступило, поэтому очень сильно увлекался режиссурой. Там у меня события, действия, зритель должен все четко понимать, но при этом мне не хотелось быть буквальным, поэтому считаю, что благодаря такому контрапункту какая-то интересная энергия в спектакле присутствует. Я его на видео пересматривал не так давно. Мне в целом понравилось. Я понимаю, что сейчас такое не делаю и, наверное, уже не буду. Но прикольно, что тот человек таким образом размышлял.

 А «Дафнис» другой — он уже про телесность. Там меня интересовало, как двигается тело. Я попытался убрать всякий нарратив, доминирование повествования, поэтому там час довольно антропоморфных сцен, которые перетекают друг в друга, и можно обращаться к своим впечатлениям, наверное, как и водится в экспрессионизме, а это очень экспрессионистская музыка Равеля. Я попытался таким же сделать танец, чтобы он больше производил впечатление, чем тащил тебя за руку по какому-то сюжету. И для меня это ценный рост с точки зрения хореографа, мне нравится, что два спектакля так отличаются. Для меня это качественный рост.

— Читал несколько критических статей о ваших спектаклях в Мариинке, авторы к вам были довольно суровы.

— Вначале меня это волновало, было обидно — работаешь столько времени, а потом упрекают. Но в целом у меня выработался к подобному иммунитет, легкое отношение.


— Сейчас вам интереснее увидеть как зрителю спектакль в академическом театре оперы и балета или быть в жюри «Танцев на ТНТ»?

— Мне интересно везде, чтобы себя не обидеть. Исторически так сложилось, что 10 лет назад интерес к современному танцу и тому, что я делаю, был другой, его было меньше. А балетный театр — это один балетный материал. По молодости очень злился на танцовщиков, что они не могут сделать то, чего я хочу.

Проблема в том, что я образование свое позднее получал в среде современного, экспериментального искусства. Тот же театр АХЕ, с которым я провел кучу лабораторий. Они мажутся, красятся, убивают сцену, работают с фактурами, явлениями, огнем, водой, танцуют, поют, читают рэп. Нет предела, так скажем. Но они пришли из драматического театра. Балетный театр к такой свободе вообще не готов. И я захожу с понимания того, как это может быть, и пытаюсь их, танцовщиков, заставить к такой свободе прийти. Но никого невозможно заставить. Это с годами для меня стало интересной платформой, на которой можно найти новое, яркое воплощение для некоторых идей. Конечно, хочется, чтобы все были заряжены и верили. Но в «Ярославне» у меня было около 70 человек только на сцене и заразить каждого верой в то, что вы сейчас двигаете современное искусство, невозможно. Потому ты относишься к ним как к функциям. Я этого не люблю, но иногда приходится в себе такой рычажок поворачивать, имея дело с подобными вещами.

«У него своя точка зрения, свой фокус на то, что он делает. И вкус, безусловно, есть информация, есть осведомленность и харизма. Если перекладывать на танец, там должны быть три вещи: техника, страсть и воображение. Все это есть у Курентзиса» «У него своя точка зрения, свой фокус на то, что он делает. И вкус, безусловно, есть информация, есть осведомленность и харизма. Если перекладывать на танец, там должно быть три вещи: техника, страсть и воображение. Все это есть у Курентзиса» Фото: © Владимир Вяткин, РИА «Новости»

«У меня исключительно положительная коммуникация с Теодором»

— Вы работали в качестве хореографа у целого ряда известных режиссеров в драматическом театре — Максим Диденко, Валерий Фокин. Насколько такая работа обогащает профессионально?

— По молодости, конечно, очень сильно обогащала. Потому что ты приходишь на мастер-класс, связанный с танцем, и европейский хореограф рассказывает о новом качестве, танцевальном тексте. А в работе с режиссером ты погружаешься в совсем иное поле. Учишься, как они выстраивают мизансцены, работают или не работают с жестом, ритмом спектакля, пространством. Допустим, у Шапиро, где мы с Нурбеком впервые встретились, есть правило — пока нет пространства, он не начинает этот спектакль. Интересно.

У меня был всегда вопрос: откуда начинается танец? Я уже поставил балет в Петрозаводске и несколько миниатюр, не понимая, откуда начинается танец и правильно ли я все это делаю. А потом у знаменитого танцовщика и хореографа Михаила Фокина прочитал, что танец может начинаться откуда угодно — с запаха, впечатления. Я подумал: «Спасибо тебе, брат, ты просто меня освободил». Я просто выдохнул.

К сожалению, преподаватели искусства балетмейстера тебе этого не рассказывают. Тебе говорят: вот тебе методичка — завязка, развитие. Это правильные формулы, но они остаются в теории. А когда ты уже непосредственно работаешь с человеком, который много чего поделал руками… Хореограф довольно редкая профессия, поэтому я ценю каждую возможность поболтать с более-менее опытными хореографами, а также со своими сверстниками. Я стараюсь идти к тенденции не отдаляться от своих коллег, а наоборот, как можно больше с ними артикулировать. Для меня теплая дружба с Нурбеком очень важна.

— Еще вы сотрудничаете с Теодором Курентзисом, о котором приходится слышать множество самых разных отзывов. По-вашему, в чем феномен этого музыканта?

— У него своя точка зрения, свой фокус на то, что он делает. И вкус, безусловно, есть информация, есть осведомленность и харизма. Если перекладывать на танец, там должно быть три вещи: техника, страсть и воображение. Все это есть у Курентзиса.

— Вы недавно делали с Курентзисом проект в Армении.

— Да, я приезжал. Его коллектив MusiсАeterna запустил проект, труппа MusiсАeterna Dance, там две потрясающие девчонки, представительницы Татарстана, — Айсылу Мирхафизхан и Айгуля Бузаева. Мы их взяли, я был одним из тьюторов компании, которая вела кастинг. Это был первый проект Dance Company и сразу заказ в Армению. Они выбрали меня, чтобы я сделал первую работу.

С Теодором я еще работал в Перми на «Петрушке». У меня с ним теплейшие отношения, безмерно его уважаю, и каждая встреча с Теодором, на сцене или перед тобой на стуле, дает новую информацию. Последний раз мы сидели до четырех часов ночи и говорили о Лепаже, Кастеллуччи, как он с ними работал. У меня исключительно положительная коммуникация с Теодором за все 6 лет знакомства и лично для меня, и по работе. Я думаю, «Петрушку» мы тоже сделали очень классно. Я смотрю и понимаю, что там провис по танцу, но режиссерски решил этот спектакль как мог. Тогда я еще не очень понимал, как в балете передавать свои телесные идеи. У меня это заняло сколько-то лет. Я помню, что на репетиции придумал, как объяснить одну идею, и понял, что вокруг этого танцевал пять лет. Но по факту с первой мастерской в Мариинке просил у артистов это пять лет разными словами и способами, но не получалось. Однако ключ нашелся.

«Это видно, когда человек пришел танцевать хореографию ногами, или понимает о чем сейчас идет речь, то, что его танец постепенно растворяется в пространстве. Или как танцовщик управляет временем — как замедляется, как ускоряется. Как он работает с плотностью своего движения» «Это видно, когда человек пришел танцевать хореографию ногами или понимает, о чем сейчас идет речь, то, что его танец постепенно растворяется в пространстве. Или как танцовщик управляет временем — как замедляется, ускоряется. Как он работает с плотностью своего движения» Фото: © Александр Кряжев, РИА «Новости»

— Что можете выделить из своих последних проектов?

— Я делал «Петрушку» в Третьяковской галерее, но это был спектакль-деконструкция «Петрушки» 2017 года, перформанс. Я сделал такой стендап, рассказывал о том, какой был спектакль, и периодически какие-то части из него показывал.

Признаться честно, премьера была два года назад в Альметьевске, и мы ее делали с одним из основателей театра АХЕ Пашей Семченко. Он один из самых невероятных клоунов, которых я в своей жизни видел. И сказал ему, что я, кажется, буду танцевать один и хотел бы сделать такую сцену, чтобы Балерина и Арап были всего лишь частями Петрушки, а не отдельными персонализированными героями. Спросил: «Паша, через что мне пойти?» Он сказал: «Используй кефир, крупнолистовой чай — получаешь маску Арапа». Потом я думал взять кетчуп — кровавый Петрушка. Это был юмор, цинизм, сырая работа, которая, может быть, даже неприятная физиологически для публики. Но в Альметьевске все были очень рады. Сделали разовую акцию и забыли.

Потом Третьяковка говорит: мы делаем перформансы (что меня смутило), посвященные Игорю Стравинскому. Мой директор Лиза отвечает: «Так у нас есть „Петрушка“». Я туда приехал, и оказалось, что там ничего нельзя сыпать и лить — у меня целая картина вылетает. Я говорю: «Давайте покажу видео на огромной плазме». Они: «Нет, это видео очень поздно согласовано». Начались бюрократические штуки. И в итоге я вживую попробовал комментировать все, что происходит здесь и сейчас, такой театр без кулис. И было прикольно. Это было ближе к тому, что мы с Нурбеком сейчас тут делаем. Какая-то уже синтетическая форма, когда ты выбираешь подходящий медиум, который тебе сейчас нужен, из ряда представленных — здесь буду через повествование, тут попробую телом, а здесь исключительно словами. Душил себя 8 минут микрофоном и говорил текст питерского поэта: «Петрушка засмеялся и сказал, что вы все дураки, сказал и перестал смеяться…» Третьяковка была немного удивлена, все-таки они рассчитывали на балетную форму. Наверное, это можно назвать больше site-specific, чем перформансом.

«Саше (на фото Александр Челидзе слева) 46 лет и он в отличной форме, невероятно выразительный. В свои 46 он стал аккумулировать вокруг себя молодых людей и как-то говорит мне, что сделал спектакль с молодыми танцовщиками» «Саше (на фото — Александр Челидзе (слева) 46 лет, и он в отличной форме, невероятно выразительный. В свои 46 он стал аккумулировать вокруг себя молодых людей и как-то говорит мне, что сделал спектакль с молодыми танцовщиками» Фото: © Илья Питалев, РИА «Новости»

— А что за спектакль, в котором все падают?

 Грузинский танцовщик Саша Челидзе (я с ним 10 лет дружу и работаю) — это муза моего воображаемого театра. Много на него сделал вещей, больших и маленьких. И оперный театр в Германии, и подвалы в Петербурге. Саше 46 лет, и он в отличной форме, невероятно выразительный. В свои 46 он стал аккумулировать вокруг себя молодых людей и как-то говорит мне, что сделал спектакль с молодыми танцовщиками. Я посмотрел — очень классная энергия. Говорю: «Класс, надо когда-то тоже что-то сделать».

Спектакль идет на новой сцене Александринского театра. Мы начали делать постановку, в качестве темы выбрали неустойчивость, падение — состояние, в котором сейчас все пребывают. Молодые смотрят YouTube, они видят, что танец может быть разным, и хотят развиваться. Они голодные, в 16 лет танцуют порой лучше, чем мы в 26. У нас не было интернета, мы не знали, как танцуют люди вокруг, соответственно, не возникало конкуренции. У них с этим все в порядке.


«Что такое тело современного танцовщика? Что он должен уметь?»

— Несколько лет назад вы мечтали, чтобы была большая, государственная компания современного танца и вы бы там работали. Сохранилось такое желание и есть ли надежда, что подобная организация появится?

— Отчасти из такого намерения и этих людей выросла MusicAeterna Dance.

— Почему до сих пор такой организации нет?

— Что-то есть — «Балет Москва», «Провинциальные танцы». Просто их мало. Не знаю. Художественный руководитель MusicAeterna — Теодор Курентзис, а хореограф, который все это собирает, — моя подруга Настя Пешкова. Я обсуждал с ней много идей и думаю, что это так закономерно. Мы с Настей когда-то рассчитывали, что у меня будет театр и я ее позову, а получилась инверсивная ситуация. Думаю, что это, наоборот, прекрасно, потому что в итоге мы всем этим занимаемся вместе, нашим дружным семейством. Я даю там классы, коррективы.

Мы постоянно обсуждаем, анализируем: что такое тело современного танцовщика? Что он должен уметь? Мы понимаем, что такое имперское, демократическое, тоталитарное тело, но что такое нынешнее тело в России? Имперское тело — это балетное тело, вертикальное устройство композиции, оси. Есть главный солист, есть его приближенная свита, кордебалет. Модерн — это демократия, все танцуют со всеми: мальчики с мальчиками, девочки с девочками, трио, дуэты, квартеты. Все друг друга касаются, используют горизонталь, нет конкретной иерархии. Идея современного искусства — все равны.

— Есть ли ответ на вопрос: что такое тело в России сегодня?

— Мы артикулируем, мы отвечаем. Это не то, на что легко ответить. Но, наверное, все-таки современный танец занимается идеями. И человек становится не исполнителем движений, а исполнителем идей, концепций, мыслей. Это видно, когда человек пришел танцевать хореографию ногами или как танцовщик управляет временем — как замедляется, ускоряется. Как он работает с плотностью своего движения. Надо обратить внимание внутрь и считать идею.

— Как сегодня вы и ваши коллеги переживают все происходящее, что влияет на мир культуры? Кто-то посыпает голову пеплом, а кто-то напоминает, что любые изменения — это всегда шанс для нового витка развития. Вот знаменитый Лоран Илер уехал из России, зато балетную труппу Стасика возглавил 24-летний Максим Севагин.

— Это жизнь. Но хорошо ли, что Илер уехал? Для 24-летнего танцовщика Севагина — да, для труппы — не факт. А может, наоборот, хорошо и мы воспитаем новых хореографов. Не знаю. Но то, что кризис — время возможностей, конечно. Просто надо найти этот коридор возможностей и им воспользоваться, не потеряв при этом себя как человека, потому что это самое сложное.