Коллективный портрет врачей, работающих в «красных зонах», художник Марат Наби создал из 21 тыс. саморезов, и, пожалуй, это лучшая метафора стойкости, проявленной медиками. Автор проекта — профессиональный мозаичист, за плечами которого и масштабные работы для московского метро, и Главного храма ВС РФ, и необычные мозаики из мармеладных мишек, обломков кирпичей или разноцветного шоколада. О том, почему у его Голема и Шурале нет глаз, как возникло поклонение блестящим фантикам и почему изобилие игрушек губит детскую фантазию, Марат Наби рассказал в интервью «БИЗНЕС Online».
Марат Наби: «В Казань отправились работы с понятным сюжетом. Автор должен попробовать донести до зрителя свой месседж, если он, конечно, есть. Если просто нарисовать задницу на холсте, кому это нужно?»
«Узнав человека с точки зрения физиологии, интересно познать его душу»
— Марат, по первому образованию вы медик. Это каким-то образом повлияло на ваше творчество?
— Я часто обращаюсь к медицинским темам. Кроме работ, представленных в Казани, у меня есть мозаичное панно с изображением сердечно-сосудистой системы человека и целая папка эскизов. Хочу воплотить все, но, как всегда, не хватает денег и времени.
— Почему, окончив медицинский колледж, вы стали художником?
— Во время практик мне удавались зарисовки микробов и бактерий, да и до колледжа рисовал. После окончания колледжа поступил в институт на графического дизайнера. Мне повезло, что первые четыре года нас обучали живописи и скульптуре, развивая любовь к рукотворной работе.
— Что объединяет профессии медика и художника?
— Особое сочетание мастерства и творческой жилки. В медицине техника и интеллект очень важны — врач проводит диагностику, исследует анализы пациента и делает вывод. Художник тоже должен уметь правильно держать кисть и владеть ею. Я бы сравнил художников с психологами. Обоим нужна фантазия, чтобы создать портрет или психологическую задачу. У нас есть очень техничные авторы, но в их картинах не хватает жизни. Порой видишь завод, написанный художником, и думаешь: человека учили рисовать завод, но он не знает его изнутри. Также сейчас многие копируют иконы, но почти все копии — сухие и однообразные. А вообще, переход из медицины в искусство не редкость. Я читал о художниках-врачах. Чехов и Булгаков тоже были медиками. Узнав человека с точки зрения физиологии, интересно познать его душу.
«Я посвятил полотно работе медиков в целом. В советское время было мало подобных работ (сегодня ломают те, что остались). Тогда восхваляли труд колхозников; пожарным и медикам отводили меньшее значение»
«Монументальных картин о труде медиков нет»
— Ваши «Коронаборцы», представленные на выставке, посвящены медикам, которые трудились в «ковидных» зонах. «Коронаборцы» сделаны из саморезов — 80 килограммов и 21 тысяча саморезов. «Гвозди делать из таких людей», как наши медики?
— Я посвятил полотно работе медиков в целом. В советское время было мало подобных работ (сегодня ломают те, что остались). Тогда восхваляли труд колхозников; пожарным и медикам отводили меньшее значение. Сейчас же, притом что от врачей многое зависит, есть только репортажные фото и сериалы вроде «Скорой помощи». А монументальных картин, показывающих труд медиков, нет. Хотелось бы, чтобы художники обратились к этой теме.
— Можно ли говорить о благотворном влиянии пандемии на искусство? Она подарила авторам актуальную тему…
— Тема недугов всегда была актуальной. Художники изображали лихорадку, испанку, брюшной тиф. Босх рисовал чуму в виде смерти с косой. Советские полотна прославляли победу человека над болезнью, уверен, что про ковид еще много чего нарисуют, снимут и споют. Но пока таких картин немного, за исключением интернет-мемов, — еще свежи воспоминания о жертвах пандемии. Борьбу с коронавирусом лучше изображать без прикрас. Болезнь есть и не лечится наговором, но лекарства и меры предосторожности помогают. На это стоит сделать акцент.
«Саморезы я вообще получил бесплатно. Их отдала фирма, использующая фото моих работ для рекламы. Мне нравится экспериментировать с материалом»
— Для «Коронаборцев», как и для многих других работ, вы использовали строительные материалы — гвозди и саморезы. Почему?
— Они дешевые и доступные. В отличие от смальты, гвозди можно купить на стройрынке в любой момент. Саморезы я вообще получил бесплатно. Их отдала фирма, использующая фото моих работ для рекламы. Мне нравится экспериментировать с материалом. Глина, керамика, дерево, гипс, кирпич — все идет в ход. Однажды по заказу кондитерской фабрики я создал панно из мармеладных мишек. В другой раз просто развлекался и сделал мозаику из шоколада. Белые и темные квадратики отлично сочетаются между собой!
— Немецкий художник-постмодернист Гюнтер Юккер тоже создавал рельефы на фанере при помощи гвоздей. Вы считаете себя его последователем?
— Нет, но я видел его работы. Юккер использует саморезы, как скульптор — глину. Он ею «рисует». Я же использую этот материал как подложку для работы, подсмотрев технику у американского художника Эндрю Майерса. О том, что можно писать не на холсте, известно давно. Но как именно — другой вопрос.
На меня повлияли Модильяни, Ван Гог, французские импрессионисты, советские монументалисты. Мне нравится их бунтарский дух, стремление ломать стереотипы, обращаться к социальным темам и размышлять о будущем народа. Возможно, я еще не слишком стар, ведь революции жаждет молодежь, а старшее поколение более консервативно. Позже, вероятно, у меня появятся другие кумиры.
«На меня повлияли Модильяни, Ван Гог, французские импрессионисты, советские монументалисты. Мне нравится их бунтарский дух»
«Художник обязан обозначить свой посыл зрителю»
— Полотна Юккера абстрактны, ваши — наоборот, предметны и предельно конкретны. Для вас важно, чтобы публика «читала» сюжет?
— Да, поэтому в Казань отправились работы с понятным сюжетом. Автор должен попробовать донести до зрителя свой месседж, если он, конечно, есть. Если просто нарисовать задницу на холсте, кому это нужно? Таких работ сейчас много на выставках современного искусства. Приходишь, и не за что зацепиться. Современных художников учат писать большие тексты к работам. Без них часто уже непонятно, о чем картина или скульптура. Это странно. Представьте, что в фильме каждый момент действия комментирует закадровый голос. Мы или аудиокнигу читаем, или кино смотрим, понимая сюжет с помощью картинки и актерской игры. Конечно, и у меня есть работы с уклоном в эстетику. Но художник обязан обозначить свой посыл зрителю даже в абстракции.
— Ваша коллега Екатерина Смирнова утверждает, что есть концептуальное искусство, а есть копии мира, например пейзажи. Вы согласны с ней?
— Нет, природа тоже концептуальна. Для меня пейзажи — это воспоминания о доме, ностальгия о прошлом, окошко во внутренний мир, где я могу окунуться в деревенские просторы, реки и леса. Важно личное сопряжение зрителя с картиной. Если человека не затронет проблема, заложенная в работе, он пройдет мимо. А под термин «концептуальное искусство» сейчас подходит что угодно. Можно вырезать кусок асфальта с окурком, заковать его в раму и повесить рядом философский талмуд о бескультурье в стране. Пусть люди смотрят, изучают… Может, так и сделать? (Смеется.)
— Не слишком традиционно для нынешнего зрителя?
— Все нетрадиционное сегодня, с одной стороны, воспринимают в штыки, а с другой — навязывают. Американцы во времена холодной войны должны были что-то противопоставить нашему соцреализму. Так возникли абстракции Джексона Поллока с брызгами краски на холсте. Сегодня это искусство пришло к нам, и молодежь уверена, что это будущее. А это блестящие фантики. Помню, у нас в деревне продавали желтые сахарные шарики. Они были завернуты в простой пакет, но всем очень нравились. А на рынках лежали конфеты в ярких обертках с непритязательным вкусом. То же происходит в современном искусстве. Авторы часто дискредитируют профессию. Из-за них люди думают, что художники — это психи с фиолетовыми волосами, одетые не по погоде.
— Как авторам не ступить на путь «блестящих фантиков»?
— Сейчас это непросто из-за отсутствия поддержки правительства. От союза художников осталось одно название, я и большинство коллег тратим время на заработки, и почти не остается возможности писать по велению души. Если девушка-художник удачно выходит замуж, она может творить свободно. А мужчин-творцов становится все меньше — им надо кормить семьи. Профессию художника нужно позиционировать с точки зрения культуры. Тогда поднимутся комбинаты, союзы художников, выставки, но уже в ином, современном ключе.
«Голем» — просветительская работа. Благодаря ей люди вспомнят о существе из еврейской мифологии и ужаснутся тому, что создали. В отличие от роботов, у Голема нет программы, вот он и забуянил»
«Сидеть за монитором и тыкать мышкой в экран — не по мне»
— На выставке представлены ваши мозаичные скульптуры, например «Чумной доктор», маска в виде клюва, которая тоже рождает аналогии с «коронавирусными» реалиями. В отличие от традиционных изображений, у вашего доктора нет глаз и рта. Почему?
— Я сделал акцент на форме носа. Главный атрибут чумного доктора — клюв, где он хранил дезинфицирующее средство. У моих Голема и Шурале тоже нет глаз. Если вкладывать в антропоморфных существ много человеческого, зритель начнет искать в них черты гомо сапиенс.
— Ваш «Голем» — еще один персонаж, украсивший выставку. Его можно считать чуть ли не первым искусственным интеллектом, восставшим против человека. А что он заимствует у людей?
— Зубы. Мне отдали слепки из стоматологии. «Голем» — просветительская работа. Благодаря ей люди вспомнят о существе из еврейской мифологии и ужаснутся тому, что создали. В отличие от роботов, у Голема нет программы, вот он и забуянил. Правда, мой герой ничего не сделал — только открыл рот.
«Главный атрибут чумного доктора — клюв, где он хранил дезинфицирующее средство»
— Есть ли сквозные образы в вашем искусстве, кроме врачей и антропоморфных существ?
— Только я сам. Что меня волнует в данный момент, то я и делаю. Бывает, читаешь книгу / смотришь телевизор — и рождается идея. Например, «Голема» я создал после просмотра «Франкенштейна». Узнал из «Википедии», что прообраз героя — глиняный Голем, и слепил его из кирпича.
— До мозаик вы увлекались цифровым искусством. Что побудило вас отказаться от компьютера и начать творить руками?
— За два года работы дизайнером я понял, что сидеть за монитором и тыкать мышкой в экран — не по мне. Работая руками, чувствуешь материал, а digital art зависит от розетки: что, если отключат электричество? А мозаика — вон она. Как и скульптура: я могу слепить ее здесь и сейчас из грязи.
К сожалению, сегодня люди приучены к «цифре». На днях я читал школьникам лекцию об искусстве, и педагоги пожаловались, что у детей не развита мелкая моторика. Им сложно писать и лепить из пластилина. Зато просто тыкать в смартфон, для этого нужен всего один палец.
«У моих Голема и Шурале тоже нет глаз. Если вкладывать в антропоморфных существ много человеческого, зритель начнет искать в них черты гомо сапиенс»
«Искусство помогает детям развить фантазию»
— Вы регулярно проводите детские мастер-классы. Зачем сегодня школьникам осваивать современное искусство?
— У детей отсутствует вкус. В школах я часто сталкиваюсь с «быдлянским» подходом, и это огорчает. Ребята спрашивают: за сколько я сделаю для них мозаику? Если интересуюсь, кем ребенок хочет стать, он либо не знает, либо отвечает, что блогером. Дети уверены, что можно снять видео и стать миллионером, но о чем рассказывать аудитории — не задумываются. Искусство помогает им развить фантазию. Раньше за это отвечали игрушки, но сейчас все изменилось. Современный конструктор нужно только собрать, а в мое время его прежде надо было скрутить болтами. Сегодня дети разрисовывают картинки по номерам, а я в детстве возился с проводами, батарейками, транзистором и лампочками. На улице мы делали пистолеты и рогатки из палок, а сейчас их полно в магазинах. Надо развивать детское внимание и воображение. Даже взрослые люди, пробуя делать мозаику, удивляются, сколько для этого нужно терпения. Что уж говорить о школьниках.
— О чем вы рассказываете таким детям?
— Я как стендапер допрашиваю ребят и смотрю на их реакцию. Монолог неинтересен детям, их необходимо «вписывать» в тему. Например, знаете ли вы, что такое мозаика? А где видели? И так далее. На прогулках я беседую об искусстве с дочерью, но заставлять ее поступать на художника не буду. Для этого нужно призвание. Дети, которых навязчиво «готовят» к профессии, часто потом несчастливы. Ребенок сам должен прийти к творчеству, но необходима почва в виде кружков. К сожалению, сейчас все платное, а если качественное — еще и дорогое.
— В будущем видите себя преподавателем?
— Я вижу себя старичком, бьющим учеников палкой (смеется). В будущем мне хотелось бы открыть музей мозаики. Несмотря на то что советские художники создали столько мозаик, в Москве нет ни одной мозаичной галереи. Здорово, если бы зритель мог зайти и посмотреть античные копии, копии из Рима, Ватикана, Греции, СССР, современные работы. Я бы сам делал копии, вел экскурсии и давал уроки. Но взял бы не больше 10 учеников.
— Уже есть успехи в этом направлении?
— Пока есть группа во «ВКонтакте», где я выкладываю статьи о мозаике и видеоролики с мозаичными панно на станциях метрополитена. Надеюсь, галерея «БИЗОN» поможет мне популяризировать столицу РТ и заснять две станции казанского метро — «Площадь Габдуллы Тукая» и «Кремлевскую». Я уже связался с художником, оформлявшим их. В финальном ролике роскошные мозаики московского и казанского метрополитена предстанут на фоне поэтической декламации.
— Мозаичное искусство — одно из древнейших. В чем секрет его популярности?
— Мозаики, в отличие от фресок, — картины на века. Даже в Соборе святого Петра в Ватикане все живописные полотна перевели в мозаики. Они не тускнеют, не осыпаются и в сравнении с росписью выглядят эффектнее за счет золотой смали. Поэтому многие храмы склоняются к мозаике. Конечно, важна монументальная пропаганда советской эпохи. В СССР мозаичные панно висели на Домах творчества, детских садах, школах — 5–7 процентов бюджета при строительстве выделялось на художественное оформление. В старых санаториях и Дворцах культуры были авторские люстры и мебель. Сейчас же на всем экономят, заброшенные пионерские лагеря и заводы не отапливают, и произведения искусства разрушаются. Это пассивный вандализм. А может, и специальный.
«Мозаики, в отличие от фресок, — картины на века. Даже в Соборе святого Петра в Ватикане все живописные полотна перевели в мозаики. Они не тускнеют, не осыпаются и в сравнении с росписью выглядят эффектнее за счет золотой смали»
«Зритель приобрел рекламную слепоту»
— В работе вы больше ориентируетесь на коммерческую составляющую или для вас первично выразить себя как творца?
— 50 на 50. Хочется, конечно, создавать свои работы, но деньги зарабатывать тоже надо. Сейчас я работаю над мозаиками для метрополитена, и, как всегда, просят сделать быстро, красиво и почти бесплатно. Самые прибыльные источники заработка для художников сегодня — оформление частных домов и храмов.
— Чувствуете ли вы связь с татарскими корнями и влияет ли этническая самоидентификация на ваше творчество?
— Я считаю себя интернационалистом, хотя создал много работ на татарскую тему. У меня есть татарский ковер из мозаики, и в других работах, бывает, проскакивает узор. Но погружаться в национальное с головой не стремлюсь.
— Как в целом развивается современное искусство в России?
— Я больше слежу за зарубежными художниками. Особенно впечатляют социальные работы Бэнкси и Ма Вэя. В России мне мало что нравится. Творец должен создавать искусство для народа, а не мазать краску на холст. Я призываю к этому всех наших авторов.
Катаясь по городу, я вижу монументальные советские работы, но не вижу современного искусства. Где хваленый street art? Большинство художников ушли в интернет, а зритель приобрел рекламную слепоту. Мы перелистываем картинки и тут же забываем о них, не соприкасаясь с творчеством. Мне приятнее делать живые работы на улице с детьми. Они теплее относятся к совместным произведениям искусства. Возвращаются к ним, трогают, фотографируют — и это прекрасно.
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 5
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.