«Учился в Бугульме егет»: сражения и мемуары генерала Булатова

Молодой командир Булатов, 1927 год

«Бойцы опасались, что, пока они едут на фронт, война подойдет к концу»

Великая Отечественная война началась для майора Фатыха Гариповича Булатова со случая, который, как напишет позже в своих воспоминаниях тогдашний командир 536-го стрелкового полка, «вероятно, многим сейчас покажется смехотворным. Во время службы в Забайкалье имел я замечательного орловского рысака вороной масти. Почти на всех бегах на ипподроме, которые проводились в то время в Улан-Удэ, кобылица неизменно побеждала. Был у нее жеребенок по кличке Филюка. В начале сентября 1941 года, когда полк получил приказ об отправке на фронт, я не хотел оставлять любимого жеребенка и велел поместить его вместе с матерью в одном из вагонов эшелона».

Невольно приходит на ум довольно отдаленная аналогия, но тоже связанная с войной. Персонаж Владимира Высоцкого из фильма «Служили два товарища», лихой рубака поручик Брусенцов, пытается втащить своего коня и боевого друга на отходящий из Крыма в Турцию пароход, переполненный эмигрантами. Повторю, аналогия весьма отдаленная: в одном случае — художественный образ белогвардейца, войско которого потерпело поражение; в другом — вполне реальный красный командир, армия которого только отправляется на фронт. Но в то же время есть в этих эпизодах и кое-что общее — некий эмоциональный перебор с устремлениями, который позже удивлял даже самого Булатова: «Почему же я так сделал? Может быть, потому, что я вырос в деревне, сызмальства любил лошадей и знал в них толк? Очевидно, в какой-то мере повлияло и это. Но мне кажется, что основной причиной все же являлось то, что я верил в скорую победу и очень смутно представлял характер начавшейся войны…»

Бойцы и офицеры его полка настоятельно просили отправить их на фронт, чтобы бить врага. Кое-кто даже опасался, что, пока они туда попадут, война подойдет к концу. «С точки зрения наших дней, — пишет Булатов в своей автобиографической книге „Записки генерала“ („Генерал язмалары“, Казань, 1966 год), — быть может, все это покажется наивным, но тогда действительно многие так думали. Летом 1939 года в Татищевских лагерях ПриВО (Приволжский военный округ — прим. ред.) на мое имя поступил приказ командира корпуса генерала Колпакчи: „Формировать стрелковый полк под №12 и двинуться на Восток“. Не успели мы добраться от Саратова до Халхин-Гола, как война уже кончилась. Тогда так и остался полк в Улан-Баторе и вошел в состав 114-й стрелковой дивизии (уже под новым номером 536 — прим. ред.). Так что повоевать не пришлось… По правде говоря, даже многие кадровые военные плохо представляли себе современную войну, не знали, какие грозные испытания ждут нас впереди… Однако уже в пути на фронт рассеялись наши иллюзии». От них, равно как и от любимых лошадок, Булатову довольно быстро пришлось отказаться.

Что же за характер, каков командный почерк был у Фатыха Булатова, генерала-орденоносца, 6 раз за войну отмеченного в благодарственных приказах Верховного главнокомандующего? Откуда он такой появился в нашей славной военной истории?

Факсимиле первого листа «Путь в военную школу»

«Он был талантлив во всем, чем бы ни занимался в своей жизни»

Булатов родился 20 марта 1902 года в деревне Нижний Сухояш Бугульминского уезда Самарской губернии. «Как говорила наша мама Фатима Булатова-Гарипова, „род Булатовых был грамотным, все были профессионалами своего дела и людьми, способными к торговле“, — пишет в очерке „Послание потомкам“ о своем ближайшем родственнике известный татарский писатель Марсель Гарипов (Мирсай Гариф). — Фатых Булатов был талантлив во всем, чем бы ни занимался в своей жизни… Еще в 1923 году он обучился клубному делу у профессора Хади Атласи в Бугульме, а также мог быть и прекрасным гармонистом, исполнителем песен. Этот дар его оценил в свое время композитор Салих Сайдашев… Свои увлечения музыкой, поэзией, писательской деятельностью он не оставлял ни в какие времена».

До службы в армии Булатов успел поработать заместителем председателя сельсовета в родном селе. Но нижнесухояшевскому парню с именем Фатых (в переводе с арабского — «открыватель», «предводитель», «завоеватель», «победитель») суждено было стать видным военачальником. «Среди представителей нашего рода больших успехов в области военного дела достиг генерал-майор Фатых Булатов», — не без гордости констатирует Гариф. 15 ноября 1923 года Булатов поступил курсантом в Объединенную татаро-башкирскую военную школу им. ЦИК Татарстана в Казани. Вот как в стихах описал своей выбор будущий генерал:

ПУТЬ В ВОЕННУЮ ШКОЛУ

(Публикуется с сокращениями — прим. ред.)

Учился в Бугульме егет (молодой человек, джигит, храбрец — тат.),

Он делу клубному учился.

Народ его в деревне ждет —

И парень к ним бы воротился.

Но как-то красный командир

Явился к ним в читальном зале.

Наган, красивый шлем, мундир…

К нему все разом подбежали.

А он не просто так зашел.

«Нужна, — сказал, — стране подмога:

Ученики военных школ.

Врагов, — сказал он, — очень много».

Красавец в кожаном ремне

Красноречив был в каждой фразе.

Ни капли не смущался, нет,

Давал нам искренний совет

От всей души — не по приказу.

И думу о родной стране

Краском тот заронил во мне.

Дорога новая под ноги мне легла:

«Готовься!» — в строй она звала.

(1925 год)

Книга «Будни фронтовых лет»

«Не унывай, Кутуй на похвалы скуповат», — успокаивал меня Кави Наджми»

«В годы учебы в Татаро-башкирской военной школе в Казани (1923–1926) молодой курсант интересовался литературой, поэзией, посещал литературный кружок», — пишет в очерке «Творческое наследие Фатыха Булатова» его дочь Флера Булатова-Калихевич.

«Мы, курсанты, почти все участвовали в каком-нибудь кружке, — читаем в книге Булатова „Будни фронтовых лет“. — Сам я интересовался литературой. Быть может, этому благоприятствовало и то, что в нашей школе преподавал Кави Наджми, учились такие способные курсанты, впоследствии хорошо известные литераторы, как Адель Кутуй и Нур Баян, часто на литературные вечера приходил поэт Хади Такташ. Участвуя в работе редколлегии стенной газеты, я, грешным делом, и стихи пописывал.

…Когда речь зашла о стенной газете, Кави Наджми внимательно просмотрел заметки, которые накопились у редактора „стеновки“…

— Что же, эти заметки можно поместить здесь, а вот эту, пожалуй, следует напечатать в газете „Кзылармеец“, — заключил он.

А Адель Кутуй, прочитав два стихотворения, одобрил одно из них, а другое посоветовал переделать. Пользуясь случаем, начали показывать свои стихи и другие курсанты.

— А это чей опус? — спросил Кутуй, увидев на столе раскрытую записную книжку.

— Мой, — ответил я, покраснев.

Он пристально посмотрел на меня и, протянув книжку, предложил:

— Прочти.

Сам он читал стихи мастерски. Я же вовсе не умел, но товарищи настояли.

Я зарифмовал в строчки первые впечатления начала воинской службы. Стихи, наверное, были неважные, но товарищи слушали меня молча».

Вот один из многих стихов Булатова, написанных в бытность его курсантом:

КОМСОСТАВУ 8-й РОТЫ 1-го ТАТПОЛКА

(Публикуется с сокращениями — прим. ред.)

Тот смуглый парень — это старшина.

Лишь строевой нам дозволяет шаг.

А, если зол, нахмурит брови так —

Злость сразу на лице его видна.

Булатов среди взводных есть Фатых.

Гармошку рвет, тоска коль подкосит.

Находит время нацарапать стих.

И смотрит вдаль — туда, где Балтаси

(В селе Балтаси в то время жила его любимая девушка — прим. ред.)

А вот еще один — Рахматуллин.

Когда сердит, зовем «Захматуллин».

(«3ахмат» по-татарски — «страдание», «болезнь». В переносном смысле — «вредный», «злой» — прим. ред.)

Но парень вправду на работу рьян —

И мы ему прощаем сей изъян.

Его помощник — Ваня Иванов.

В санчасти нынче. Не совсем здоров.

Один из отделкомов — Гимадин,

Поладить с Гуровым никак не хочет.

Кичигин — тот над книгами сидит,

К занятиям готовится до ночи.

Добрынин, комсомолец, тут же ходит,

Переживая, что задача не выходит.

Вот Сафин — этот, получив наряд,

Становится сердит на всех подряд.

Мрачнее никого на свете нет.

Не ест он даже поданный обед…

А есть у нас еще Гарай Рахимов.

«Хажар! Хажар!» — Бормочет он в тоске

«Женюсь! Нет, не женюсь!» — гадает на песке.

«Ни слова больше не скажу любимой!»

Но счастлив получить известье от невесты.

Ответ начнет писать — и на листе нет места!

1927 год.

— Ну как? — спросил Наджми у Кутуя. — Выйдет из парня поэт?

Кутуй еще раз улыбнулся, показав ровный ряд белоснежных зубов и, видимо, не желая обидеть меня, ничего относительно „стихов“ не сказал, только крякнул и поправил на поясе ремень. Но я-то хорошо понял, что это значит.

— Не унывай, Кутуй вообще на похвалы скуповат, — успокаивал меня Наджми».

«Салих Сайдашев нас отметил…»

О своей любви к музыке Булатов написал в рассказе «О гармошке» (отрывок из книги Булатова «Будни фронтовых лет»): «Не знаю почему, но к гармонике я всегда был неравнодушен. Помню, еще в детстве, как заслышу, бывало, игру на тальянке, сразу бегу туда, где играют. Особенно запали мне в душу „некрутские“ мелодии. „Некрутами“ у нас в деревне называли призывников в армию. Играли и пели призывники как-то по-своему, захватывающе.

Однажды я сидел дома, на улице было очень холодно, даже на санках кататься не хотелось. И вот кто-то заиграл на гармошке. Я как сидел, так и выбежал босиком за ворота. С нижнего конца деревни поднимались парни. Их было человек 8, один на тальянке выводил „некрутскую“, остальные пели. Когда они прошли мимо наших ворот, я не удержался, подбежал к Миннегул-абыю, который на гармошке играл, пробежал пальцами по клавишам, и не успел рассердившийся Миннегул дать мне подзатыльник, как я пустился наутек.

С возрастом любовь к гармони не прошла. Наоборот, с каждым годом только крепла. Я стал донимать родителей, чтобы купили гармошку. Наконец, когда мне стукнуло 12 лет, отец все же откуда-то достал старенькую тальянку. С тех пор и пошли дела на лад. Все свободные минуты отдавал тальянке…

Не расставался с гармошкой и в Татаро-башкирской военной школе. Не оставил своего увлечения и в 30-е годы, когда я женился и у нас пошли дети. Из Свердловска приехал как-то в деревню Аргаяш (там в ту пору я работал в райвоенкомате) профессиональный артист Шакир Усманай. Помнится, мы с ним тогда по селам концерты давали. Несколько раз исполнял я татарские народные мелодии и по местному радиовещанию.

На один из концертов, помнится, пришел композитор Салих Сайдашев. После концерта Сайдашев подошел ко мне и, пожав руку. предложил:

— Послушайте, товарищ Булатов, а не выступить ли вам по радио? Хорошо играете! Если согласитесь, это можно будет очень просто организовать.

Ну я, конечно, согласился. И вскоре меня действительно вызвали в радиокомитет. Когда я исполнял свои любимые песни „Гвоздики алые“, „Голубая шаль“ и „Соловей“, Салих Сайдашев сидел передо мной, одобрительно кивая головой, мягко улыбался, и это по-настоящему одухотворяло меня.

То, что моя игра нравилась композитору, меня радовало, а его дружеские советы помогли мне еще крепче полюбить музыку, перед войной я уже сносно играл на пианино. Кто знает, может быть, стал бы и музыкантом, если бы не военная служба и особенно не грозный 1941 год…»

Военная доминанта среди прочих талантов

Несмотря на всесторонние таланты и способности Булатова, военная профессия всегда доминировала в его судьбе. В сентябре 1926 года по окончании казанской Татаро-башкирской военной школы он был направлен в 1-й татарский стрелковый полк 1-й казанской стрелковой дивизии ПриВО в Казани, где проходил службу командиром взвода, помощником командира и командиром роты. С марта 1930-го по август 1932 года был инструктором вневойсковой подготовки Агаяшского военкомата Татарской АССР, затем вновь служил в 1-м татарском стрелковом полку командиром роты и помощником командира батальона. В сентябре 1936 года переведен в 258-й стрелковый полк в Елабуге начальником полковой школы. С января по август 1937-го находился на курсах «Выстрел». В апреле 1938-го назначен командиром батальона в 157-й стрелковый полк 53-й стрелковой дивизии в городе Энгельсе.

В июле 1939 года Булатов был переведен в Забайкальский военный округ (ЗабВО) командиром 536-го стрелкового полка 114-й стрелковой дивизии. В период боевых действий на реке Халхин-Голе находился с полком в Монголии. 22 февраля 1941-го (почти за полгода до начала Великой Отечественной!) комполка Булатов был награжден орденом «Знак Почета». С началом Великой Отечественной войны продолжал командовать этим полком в составе 36-й армии ЗабВО. В октябре 1941 года полк Булатова убыл на фронт.

«Разбитые поезда и разрушенное полотно железной дороги, часто встречавшиеся санитарные поезда с ранеными, безнаказанные появления вражеских самолетов в тылу — все это помогло нам понять серьезность обстановки, — описывает комполка Булатов их путь на фронт. — Стремясь избежать неоправданных потерь, мы искали способы борьбы с самолетами противника. И нашли их. Была изменена тактика действия полка в эшелоне. При появлении самолетов эшелоны останавливались и вступали в бой, хотя, по уставу того времени, останавливаться запрещалось.

Вот уже скоро месяц, как часть покинула Забайкалье. А подразделения и в дороге продолжают строго следовать установленным правилам. Все занятия по-прежнему проводятся по определенному порядку. Бойцы овладевают военной техникой, изучают устав, повышают политические знания».

Скупость изложения, почти документальность в описании тех событий не скрывают все же проступающего особого почерка командования Булатова, присущего ему и в дальнейшей, значительно более сложной фронтовой обстановке. Обратите внимание на этот пассаж: «Эшелоны останавливались и вступали в бой, хотя, по уставу того времени, останавливаться запрещалось». Зато эти «нарушения» комполка Булатова позволили «избежать неоправданных потерь».

Много позже, уже будучи командиром дивизии, он тоже позволял себе некоторые «вольности» в 1944-м при освобождении Польши: «Наша дивизия в результате стремительного марш-броска точно в назначенное время оказалась на месте и вступила в бой с частями 149-й пехотной дивизии и танкового соединения „Викинг“, — пишет генерал в книге „Будни фронтовых лет“. — Ударом на Клещели она разорвала кольцо, замкнутое вокруг 18-го стрелкового корпуса 65-й армии, и в тесном взаимодействии с выведенными из окружения нашими войсками на 15–19 километров углубилась в боевые порядки врага, создав тем самым угрозу окружения его основной группировки. Противник, неся большие потери, был вынужден спасаться бегством.

…Дивизия продолжает действовать в составе 18-го корпуса. Она уже выполнила поставленную перед ней задачу, однако приказа вернуться на прежнее направление все нет и нет. Я решил сам обратиться к командиру 18-го корпуса. Его КП располагался на небольшой уютной полянке среди густого кустарника.

Услышав, что я хочу вернуть дивизию в свой корпус, он вежливо сказал:

— Ваша дивизия передана в мое оперативное подчинение. Других указаний сверху нет. Вот так!

Спорить было бесполезно. Однако надо что-то делать. И я самолично отдал приказ повернуть два полка на то направление, в котором действовал наш корпус. Один полк я оставил, ибо уход целой дивизии не остался бы незамеченным немцами. Третий полк должен был присоединиться к нам лишь перед рассветом.

По правде говоря, я очень беспокоился за последствия этого моего шага. Прошло два дня, однако ничего не случилось. А еще спустя два дня командующий 65-й армией генерал-лейтенант П. И. Батов подписал приказ, в котором объявлял нашей дивизии благодарность за успешные боевые действия при разгроме врага под Клещеле…»

Указ Верховного Совета

«А ведь ты врешь, Василь Иваныч!»

Приведенный пример вовсе не означает, что Булатов всегда ратовал за этакую вольницу во время военных действий. Он подчас был и сам непримирим к неоправданной браваде и самоуправству, понимая их губительные последствия в действиях и решениях военного командира:

«И вот он, комбат, которому я так доверял и на которого возлагал такие надежды, стоит передо мной, не выполнив задания.

— Товарищ командир батальона! — едва сдерживая свой гнев, говорю ему. — Если завтра к этому времени вы не выбьете противника, будете отвечать перед трибуналом!..

Согласиться с тем, что Сахаров, храбрый командир, награжденный орденом Красного Знамени, испугался, было просто невозможно. Проверкой впоследствии установили, что Сахаров повел себя слишком самоуверенно и эта чрезмерная самоуверенность помешала ему правильно оценить обстановку на марше. Он часто проявлял инициативу и поступал правильно, а на этот раз его „инициатива“ выразилась в том, что он самовольно отложил выполнение боевой задачи и вернул батальон обратно. А это в боевых условиях недопустимо и преступно.

Но Сахарова решили на этот раз не наказывать. Ограничились лишь наложением на него дисциплинарного взыскания. В тех условиях, когда полк переживал трудный момент, когда не было времени на поиски нового командира, мы поступили правильно, поверив Сахарову. Его оставили на должности командира батальона. Сахаров оправдал наши надежды. Через несколько дней его батальон овладел нужный рубеж штурмом.

Случай с Сахаровым заставил задуматься: „А сам я всегда ли правильно поступаю? Возможно, тоже совершаю ошибки, а поправить некому…“ И еще подумал, что никогда не следует делать скороспелых выводов и решений».

Здесь снова приходит на ум аналогия и опять из кинематографа, но уже из другого фильма — «Чапаев». Помните сцену, когда легендарный комдив проводил свой «картофельный мастер-класс» и ему ответили: «А ведь ты врешь, Василь Иваныч! Ты ведь сам впереди, когда надо!» И Чапаев довольно хмыкнул в ответ: «Ну так то, когда надо!»

Умение точно определить это «когда надо» и ставит на одну планку командира дивизии Булатова с другим, выше процитированным комдивом, ставшим легендой. «Родина высоко оценила воинскую доблесть Булатова Фатыха Гарифовича, проявившуюся на полях сражений Великой Отечественной войны, наградив двумя орденами Ленина и четырьмя орденами Красного Знамени, орденами Суворова и „Знак Почета“, а также многими медалями. Гомельская дивизия под его командованием была награждена орденами Красного Знамени и Суворова», — пишет Гариф.

Книга «Родник памяти»

Рукописи «Печатные» и «Непечатные»

После войны генерал-майор Булатов продолжал командовать этой же дивизией, а потом и другими воинскими соединениями. 21 января 1956 года он был уволен в запас, но от служения не отошел. Он жил в Казани, руководил республиканским штабом красных следопытов, участвовал в деятельности ДОСААФ Татарстана.

А еще он серьезно обратился к литературному творчеству. «Вершиной писательской деятельности генерала Булатова стали авторские книги „Генерал язмалары“ („Записки генерала“, 1966) и „Будни фронтовых лет“ (три издания в 1970, 1975 и 1984 годах). Последние две книги были изданы тиражом 100 тысяч экземпляров и получили высокую оценку читателей страны и литературной общественности Татарстана. Указом президиума Верховного совета ТАССР генералу Булатову Ф.Г. было присвоено почетное звание „Заслуженный работник культуры ТАССР“», — сообщает писатель Гариф.

«Я пишу не роман, я мемуарист, — подчеркивал Булатов. — Вспоминаю свою молодость, и только для того, чтобы показать, что солдаты Советской армии и генералы были выходцами из простого народа». Но с этой его скромной оценкой собственного творчества не согласна старшая дочь генерала Флера Булатова-Калихевич, кандидат физико-математических наук, проживающая в Санкт-Петербурге. Астроном по профессии, ныне на заслуженном отдыхе, Флера Фатыховна наряду с наблюдениями планет Солнечной системы находила время и для собирания семейного архива и пропаганды наследия отца.

«Мемуары моего отца Фатыха Булатова — это записки о ратных делах гомельской дважды орденоносной 96-й стрелковой дивизии, — пишет Булатова-Калихевич. — Они опубликованы в журнале „Совет әдәбияты“ („Советская литература“) в 1964 году, изданы книги „Генерал язмалары“ и „Будни фронтовых лет“…

Очерк в журнале «Совет әдәбияты»

В этих книгах в основное повествование о фронтовых буднях вкраплены воспоминания о родителях, братьях и детских годах, об организации клуба „Нардом“ в селе Нижний Сухояш в 1919 году, учебе в Татаро-башкирской военной школе и многом другом. Эти воспоминания вошли в сборник „Родник“.

В семейном архиве хранятся рукописи (тетрадь и две папки), в которых эти же события описаны и в виде небольших рассказов, и в стихотворной форме. Все рукописи написаны арабской вязью. Это письмо красивое, как плетеное кружево. Отец владел им в совершенстве. Тетрадь содержит стихи (1925–1928 и 1955–1959), написанные арабской вязью и тут же переписанные отцом кириллицей. Это стихи молодого курсанта, когда отец учился в Татаро-башкирской военной школе и посещал литературный кружок. Здесь же короткие рифмованные рассказы о босоногом детстве, написанные значительно позже. Хочу отметить, что тяга к деньгам, подчеркиваемая в этих рассказах, не более чем литературный прием, объединяющий эти стихи в один цикл: „Вспоминая детские годы“ („Кечкенә вакытымның истәлекләре“).

В первой папке, обозначенной отцом „Печатные“, находятся рукописи в машинописном виде. По-видимому, с арабской вязи они были продиктованы машинистке. Здесь воспоминания о детстве (пять рассказов), они не датированы. Но по рассказу „Тал чыбык“ („Ивовый прут“) не трудно определить дату, поскольку конкретно идет речь о 12-летнем мальчике (отце) и 50-летнем периоде со времени описываемых событий. Отец родился в 1902 году, значит, рассказ был написан в 1964-м.

Во второй папке, обозначенной „Непечатные“, находятся рукописи, написанные арабской вязью. Они долгие годы были недоступны нам для прочтения. Папка пролежала в нашем архиве более 40 лет, последние листы датированы 1968 годом. Почему отец не перевел их с арабской вязи на кириллицу? Видимо, из-за занятости откладывал эту работу на потом…

Стихи и рифмованные рассказы отца просты по содержанию. В оригинале, на татарском языке, они звучат мелодично, нежно, красиво. Взявшись переводить их на русский (с единственной целью — чтобы мои дети и внуки познакомились с творчеством их дедушки), я, конечно, стремилась передать колорит, настроение, душевное состояние отца. В рассказах „Балачакларым“ („Мое детство“) хотела сохранить звучание папиной речи, поэтому переводила почти дословно. Встречались труднопереводимые выражения. Будучи городским жителем, не знакомым с бытом сельчан, я не всегда могла точно перевести ту или иную фразу. В работе мне помогали не только словарь, но и мои родственники, хорошо владеющие татарским языком…

Хочу выразить надежду, что творчество Фатыха Булатова будет интересно не только его внукам и правнукам, но и читателям, что они обнаружат в нем и историю, и юмор, и доброту, и истинный патриотизм».

В республиканской печати Татарстана и Башкортостана им были опубликованы многие статьи о военном лихолетье и проблемные очерки по патриотическому воспитанию молодежи. В предисловии к своей главной книге «Будни фронтовых лет» генерал подчеркнул: «Мы воевали ради сохранения свободы и независимости нашей Отчизны. Сейчас мы охраняем завоеванный мир. Но империалисты то в одном, то в другом районе земного шара искусственно вызывают конфликты, подавляя освободительное движение народов. В этих условиях борьба за мир принимает особо важное значение. Но мир нельзя отстоять только благими намерениями, за мир нужно бороться, защищать его всеми силами. И, если каждый из нас на своем боевом или трудовом посту будет делать так, как подсказывает сердце, будет стремиться к тому, чтобы крепить экономическую и оборонную мощь социалистической Родины, небо над нами будет чистым».