Киров в Казани: очень беден, ничего не получает, на что живет – неизвестно

Сережа Костриков

В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ 98% ИНЖЕНЕРОВ И ТЕХНИКОВ БЫЛИ ИНОСТРАНЦЫ

«У платформы, пыхтя, остановился пассажирский поезд, – так начинается очерк о Сергее Кирове в книге Валентина Белокопытова и Николая Шевченко „Их именами названы улицы Казани“. – Из общего вагона вышел паренек лет пятнадцати. Это был Сергей Костриков. „Как-то меня примет Казань, да и возьмут ли еще? – думал Сергей. – А может быть, придется возвращаться обратно в Уржум? (Родина Кирова, уездный город Вятской губернии в 190 км от ее столицы, современного Кирова, с населением около 4,5 тыс. человек в начале XX века, сегодня – административный центр Уржумского района Кировской области – прим. ред.)“. В кармане его поношенного пиджака лежало письмо от уржумского благотворительного общества в Казанское механико-техническое училище, в котором выражалась просьба о приеме способного, серьезного и „сознательно относящегося к своим обязанностям“ бывшего ученика Уржумского училища, приютского воспитанника. <...> Поступить в Казанское промышленное училище было нелегко. Сюда съезжалась молодежь со всех концов России».

На заводах и фабриках в то время сильно ощущался недостаток технической подготовки и общего образования у помощников инженеров и мастеров. «На промышленных предприятиях Российской империи к 1890 году работали всего 2% русских от общего числа руководителей заводского дела (инженеров и техников), остальной процент составляли иностранцы», – такие цифры приводит издание «Казанское промышленное училище. 1890–1917. Исторический очерк», выпущенное КНИТУ-КХТИ.

14 июня 1890 года император Александр III утвердил указ об учреждении в шести местностях России промышленных училищ разных типов, в том числе Соединенного промышленного в Казани. Городская дума предложила осуществить строительство зданий на участке, выделенном напротив Родионовского института благородных девиц, в конце Грузинской улицы (ныне улица Карла Маркса, 72). Торжественное открытие училища состоялось 10 сентября 1897 года.

Здание промышленного училища

«ОБРАЗОВАНИЕ ЗДЕСЬ ПОЛУЧАЛИ ОТМЕННОЕ»

«Почему Соединенное? Потому что оно состояло из среднего технического и еще трех низших училищ, – рассказывает корреспонденту „БИЗНЕС Online“ Ольга Князева, начальник музея КНИТУ, кандидат исторических наук. – Образование здесь получали отменное». Окончившие полный курс среднего училища работали по всей России не только помощниками инженеров и лаборантами, но даже в качестве самостоятельных руководителей небольших и средних предприятий, вплоть до заместителей директоров крупных заводов. В три низших технических училища (химико-техническое, механико-техническое и строительно-техническое) принимались молодые люди в возрасте до 17,5 лет, окончившие курс городских и уездных училищ и выдержавшие соответствующие испытания. Одно из низших училищ и окончил Киров.

Здания училища были большие, кирпичные и занимали чуть ли не целый квартал. Добротные корпуса соединялись специальными коридорами (это был целый образовательный комплекс), отапливались голландскими печами, была и своя электростанция – свет везде был электрическим. Надо отдать должное известному архитектору Константину Олешкевичу, в дальнейшем работавшему преподавателем в училище: здания, построенные под его руководством, вот уже более ста лет верой и правдой служат многим поколениям казанских химиков, механиков и строителей. Объемы и интерьеры аудиторий, лабораторий, коридоров, мастерских и других вышеперечисленных помещений не производили впечатления «училищных». По тем временам это была явно «университетская» архитектура. При проектировании этих зданий явно имелась в виду перспектива включения училища в состав Казанского университета на правах технического отделения.

Слесарные мастерские

«СОЧУВСТВЕННОЕ ОТНОШЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫХ МУЖЕЙ»

В своей речи на торжественном открытии Промышленного училища 10 сентября 1897 года помощник попечителя Казанского учебного округа Стешков указал на «сочувственное отношение государственных мужей к возникающему в России новому типу учебных заведений, на которые правительство возлагает большие надежды».

«Технологию, как сейчас некоторые пытаются доказать, здесь не преподавали, – продолжает Ольга Князева. – Технология, теория преподавалась в то время в Казанском университете. Я рассказываю студентам, что начало технологического образования в нашем регионе было, конечно, связано с открытием  Императорского Казанского университета, его кафедры технологии и наук, относящихся к торговле и фабрикам (1804). Но вскоре стало понятно, что одними руководителями промышленных предприятий, которых и готовил Казанский университет, нельзя обойтись для развития промышленности. Нужны были специалисты, которые бы непосредственно рабочим объясняли технологию изготовления того или иного продукта».

Училище явилось первенцем среднего химического профессионального образования не только в Казани, но и в России (аналогичное московское училище было открыто лишь через год – в 1898 году). Казанское промышленное училище дало 17 выпусков, подготовило 1145 специалистов. На его базе и соответствующих отделений и факультетов Императорского Казанского университета ныне действуют пять вузов (Казанский государственный технологический университет, Казанский государственный архитектурно-строительный университет, Казанский государственный технический университет, Казанская сельскохозяйственная академия и Ивановский государственный энергетический университет) и несколько средних специальных учебных заведений (техникумов и лицеев).

Практические занятия проходили в механических и технико-химических мастерских, химических лабораториях (была даже своя фотолаборатория) и на собственных небольших учебных заводах. Лаборатории и мастерские были оборудованы по последнему слову науки и техники, что вызывало белую зависть университетских ученых. Профессор химии Императорского Казанского университета Алексей Альбицкий в Ломоносовском сборнике 1901 года отмечал: «С грустью должен сознаться, что химическая лаборатория Казанского промышленного училища значительно превосходит университетскую по своим удобствам».

Изделия, выполненные учениками среднего химико-технического училища

ЗДЕСЬ В 1899 ГОДУ ИЗОБРЕЛИ ЦВЕТНОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ

Сильным был и состав педагогов. Достаточно сказать, например, что в стенах училища впервые в мире преподаватель механических наук и черчения Александр Полумордвинов (1874–1942) передал цветное изображение на расстоянии без проводов в 1899 году, тем самым закрепив за Россией честь изобретения цветного телевидения. Но училище не имело достаточного опыта и чрезмерно загружало подростков. Количество недельных уроков у учеников доходило до 47 часов, то есть по 8 ежедневно, правда, с двухчасовым обеденным перерывом. И еще часа три на домашнее задание. Многие не выдерживали перенапряжения, покидали училище или манкировали занятиями, выражаясь по-тогдашнему, и расплачивались встрепками, двойками, карцером, второгодничеством. Но порядки в училище начали потихоньку меняться. Видя, как пагубна перегрузка учащихся и как им, детям мелких чиновников, ремесленников, крестьян, не хватает общего развития, преподаватели отважились на смелые нововведения. Уроки укоротили, удлинили перемены. Позади главного корпуса залили каток. Создали оркестр, хор и танцевальные кружки.

Сергей Костриков, принятый в механико-техническое училище, поначалу тоже очень уставал, но о манкировках не помышлял. В книге «Казанское промышленное училище. 1890–1917. Исторический очерк» опубликованы воспоминания о Кострикове его преподавателя П. И. Жакова: «Будучи от природы одаренным юношей, Сергей отличался трудолюбием, добросовестным отношением к учебе и любознательностью. Несмотря на плохие бытовые условия и жизнь впроголодь, не терял бодрости духа, был жизнерадостным юношей, и не только выполнял все задания по программе и учился хорошо, но и находил время для расширения своего кругозора и чтения литературы».

«ОН СПАЛ НА СУНДУКЕ В КУХНЕ СЪЕМНОЙ КВАРТИРЫ»

Сергей получал стипендию из Уржума всего 60 рублей в год, по 5 рублей в месяц. Спал на сундуке в кухне съемной квартиры, здесь же по ночам делал домашнее задание, пока хозяйка не запретила – керосин для лампы надо было экономить. Жил фактически впроголодь. С десятком квартирантов – преимущественно выходцами из уржумской гимназии – так толком и не сошелся.

Сережа молчаливо голодал, пока не свалила его «перемежающаяся лихорадка» – малярия. Тогда оказалось, что у него ничего нет ни на лекарства, ни на еду. Ему выдали десять рублей из частных пожертвований. «Другой факт, который сохранился в памяти, – продолжает Жаков. – В ноябре 1903 года я организовал экскурсию на завод. Ученики должны были собраться на вокзале. Когда я пришел, мне бросилось в глаза болезненное состояние Сергея Кострикова, я посоветовал ему отправиться домой, но он все же поехал. При возвращении в Казань Сергей настолько ослабел, что его пришлось с вокзала отправить на квартиру на барабусе (название извозчика в Казани тех лет, от татарского „поехали!“ – прим. ред.). Дорóгой от товарища, жившего с ним на одной квартире, я узнал о тяжелых условиях существования Сергея и предложил приходить обедать ко мне. Он принял это предложение, и в течение целого года мы виделись с ним ежедневно. Со стороны товарищей Сергей пользовался полной симпатией и уважением. Он никогда им не отказывал в своей помощи, и даже известен случай, когда Сергей, будучи сам во всем нуждающимся, оказал материальную помощь одному из учеников, продав сконструированный и изготовленный им маленький электромотор».

«ОН НЕ МОГ ВЫВОРАЧИВАТЬ ПУСТЫЕ КАРМАНЫ ПЕРЕД БЛАГОТВОРИТЕЛЯМИ»

 «Всю стипендию Сережа отдавал квартирохозяйке, – читаем в биографическом романе Семена Синельникова о Кирове из серии „Жизнь замечательных людей“. – Иногда он, кажется, помогал рабочим сцены в городском театре, но если это и верно, то получал гроши. <...>  Меж тем уржумское земство не откликалось. Жить было не на что. Вместе с холодами пришел голод».

Его уржумские купцы-покровители полагались на училищных благотворителей. Те действительно кое-что делали, основав Общество вспомоществования нуждающимся ученикам. Однако Сережа не мог выворачивать душу наизнанку, плакаться на безденежье, потом еще выворачивать пустые карманы перед обследователями-благотворителями. В дни полнейшего безденежья он убегал из дома гораздо раньше своих соучеников, чтобы не объедать их за завтраком. Получая по почте или с оказией посылочки из Уржума, не мог не угощать товарищей, соскучившихся по домашним пирогам и коржикам. Всего, что пекли для него на неделю, на две, квартирантам хватало на один зуб. Сам же Сережа оставался ни с чем, а преподаватели и не подозревали, что он бедствует. Один из них, Павел Волков, став московским профессором, вспоминал, что как раз из-за щедрости Кострикова считал его зажиточным пареньком.

О том, как бедствует сам Костриков, инспектор училища Алексей Широков и понятия не имел. Но именно по его просьбе педагогический совет дал Сереже пособие. Позднее, обнаружив, что его безденежье во время болезни не было случайностью, преподаватели свели Сережу с Обществом вспомоществования. Он написал коротенькое прошение. В музее КНИТУ (до 1992 года – Казанский химико-технологический институт – прим. ред.) есть копия этого прошения к руководству училища, в котором ввиду бедности он просит хоть какой-то разовой денежной поддержки. А от унизительных объяснений, от обследований его избавили. Жаков, представитель училища в правлении Общества вспомоществования, узнав, что стипендия Сережи идет в уплату за квартиру, исчерпывающе вывел на прошении:«Очень беден, ничего не получает. На что живет – неизвестно». Общество постановило выдавать Кострикову по пяти рублей в течение трех месяцев. С тех пор его поддерживали пособиями.

Но Сережа никому не жаловался. Учился он день ото дня лучше. Переводные экзамены сдал блестяще. Из 40 первоклассников 17 отсеялись или остались на второй год, а среди остальных самым примерным был Костриков. Когда он после первых летних каникул вернулся в Казань, на торжественном акте, посвященном началу учебного года, объявили: он, Костриков, единственный в своем классе, накануне удостоен награды первой степени. Вслед за этим губернская газета «Волжский вестник» назвала его в числе 8 самых лучших из 300 питомцев училища. Ему ничего не стоило отправить домой, в Уржум, вырезку из казанской газеты, что, вероятно, позволило бы выпросить для него у купцов десятку-другую. Но он от всех утаил газетную корреспонденцию с лестным упоминанием о нем. Корреспонденция эта была обнаружена совсем недавно.

«НЕ УДАРЬСЯ ОН В ПОЛИТИКУ, СТАЛ БЫ КЛАССНЫМ СПЕЦИАЛИСТОМ»

В. Спасский, студент Казанского университета, близко знавший в те годы Сергея, писал о нем: «У Кострикова были золотые руки... Не было такой вещи, такого механизма, который он, взявшись, не починил бы или не сделал. Иногда много вечеров подряд просиживал он, добиваясь своего, и добивался-таки. Особенно Сережа любил математику, физику и химию – в этой области у него были замечательные способности».

Многие историки и исследователи тех лет считают, что если бы Киров не «ударился в политику», из него вышел бы первоклассный специалист, руководитель производства, а может быть, и ученый. Но еще в Уржуме, на первых летних каникулах, он выполняет свое первое революционное задание – как механик организует подпольную типографию, печатает и раскидывает по городу листовки. Он знакомится с политическими ссыльными, проникается к ним симпатией, они снабжают его крамольной литературой. Именно тогда он задумывается над своим политическим псевдонимом.

«Вновь и вновь повторял он подвиги героев этой литературы в легко воспламеняющемся воображении, – пишет Семен Синельников, автор романа о Кирове из серии „Жизнь замечательных людей“. – Раздумья тех долгих дней и летучих ночей с неотвратимой определенностью начертали Сергею его будущее революционера. Зная, что, подобно большинству революционеров, не сможет обойтись без подпольной клички, он, видимо, искал и условно выбрал ее. По словам бывших соучеников, Сергею с детства сильнее всех в истории нравилось короткое и звучное имя древнеперсидского царя и полководца Кира. И поэтому, вероятно, не могли не остановить внимания юноши ни добывавший для повстанцев оружие Киро, герой романа Вазова „Под игом“, ни учитель-патриот Бачо-Киро в романе Ежа „На рассвете“. Но только в апреле 1912 года северокавказская кадетская газета „Терек“ Владикавказа, сотрудником которой он был, опубликовала статью „Поперек дороги“, впервые подписанную „С. Киров“. Под этим псевдонимом он и вошел в историю СССР».